— В контакте? — переспросила она. — Последнее время он находился в контакте с кем угодно, только не со мной. Поэтому я вряд ли смогу вам помочь. Да и чем вызван ваш интерес к его персоне?

Я вздохнула. Елена явно не слишком переживала утрату. Она была настолько равнодушна, словно жизнь, которая оборвалась, принадлежала вовсе не отцу ее ребенка.

— Понимаете, — осторожно начала я, — у нас появились подозрения, что ваш муж был сбит машиной не случайно.

Она округлила на меня свои мелкие глазенки и протянула:

— Да бросьте! Кому он был нужен? — она взглянула на часы. — Да и не появлялся он здесь уже с месяц. Я не знаю ничего, вы понимаете?

В ее голосе начали проскальзывать истерические, визгливые ноты. Злость ей абсолютно не шла. Она увеличивала ее и без того крупный нос и уменьшала и без того маленькие глаза.

Вскочив с кресла, она нервно заходила по комнате. При каждом ее шаге полупрозрачный пеньюар распахивался и обнажал толстые бедра, ее движения были начисто лишены женственности, что было странно для столь полненькой фигуры. Угловатая и резкая, она тем не менее носила пояс с резинками и чулки — причем в квартире стояла неимоверная жара, и у меня возникло нехорошее подозрение, что сей жаркий сексуальный наряд был на ней не случайно и уж никак не ради меня.

Елена явно кого-то ждала и всем своим видом показывала, что мое присутствие в ее доме нежелательно.

Ну что ж… Я попыталась договориться с ней о еще одной встрече, но дружба со мной не входила в ее планы. Еще раз нервно сообщив, что Михаил уже давно не живет с ней, она сделала все, чтобы от меня отвязаться. То есть вручила мне адрес его сестры, его лучшего друга, и, еще раз взглянув нетерпеливо на часы, начала выпихивать меня из квартиры.

Последнее, что я услышала, уже стоя на пороге, что ей безумно тяжело, она одна поднимает на ноги дочь, ее жизнь не сложилась и что Михаил если и не был подлецом, то был полной тряпкой и она до сих пор не понимает, как согласилась выйти за него замуж.

Выйдя из подъезда, я смогла только пробормотать: «Да уж…», а еще через секунду я узрела причину Елениной поспешности. К дому подкатила роскошная «Ауди» темно-зеленого цвета, из которой с огромным и помпезным букетом алых роз, явно призванных обозначить всю глубину страсти дарителя, вынес свое тело некий господин, очаровательный в сознании собственной полноценности и значимости.

Последние сомнения в моей правоте развеяла женщина с мусорным ведром, причмокнувшая за моей спиной губами и молвившая соседке:

— Надо ж… И двух дней не прошло с гибели, а он тут как тут…

Женщины с мусорными ведрами иногда бывают страшно полезны в работе. Я притихла, надеясь, что будет продолжение. И оно действительно последовало.

— Да чего ты хочешь, Людмила, — басовито отозвалась собеседница, — Ленка и не любила Мишку никогда особенно… Ей же только деньги нужны.

— Она Мишку и сгубила, — вздохнула женщина с ведром. — Загнала она его, вот что…

На этом их диалог прервался, поскольку, радостно и многозначительно фыркая и довольно урча, во двор въехала мусорная машина, и люди, чей мусор уже не помещался в переполненный мусоропровод, потянулись в ее сторону.

Я же, размышляя, стоит ли людей с полными мусорными ведрами считать хорошей приметой и насколько можно доверять «народному гласу», покинула двор, в котором когда-то жил художник, возможно, хороший, чью жизнь я бы не назвала счастливой.

В каком-то фильме я недавно услышала замечательное откровение преступника, что в восьми случаях из десяти жертвы знают своих убийц. Причем настолько хорошо, что открывают им двери сами.

Поэтому меня не покидала уверенность, что Михаил и человек, сбивший его, знали друг друга, и неплохо. Настолько, что этот человек даже знал, когда Михаил встречается с Алиной и где их встречи происходят.

Оставалось совсем чуть-чуть — найти этого человека.

Пока все, что я о нем знала, — это то, что он владелец «Ауди» темного цвета. А на эту роль подходила половина имущих граждан нашего Тарасова. Если же учесть, что, вполне возможно, эта машина была, например, взята у кого-то напрокат, или угнана, или наш «ночной наездник» приехал в Тарасов погостить, положение было у меня не из легких. Но и не безвыходное, поскольку безвыходные положения бывают только у тех, кто соглашается считать их таковыми.

Подумав, с кого мне начать, я выбрала сестру. Конечно, последнее время Полянов доставил ей много неприятных минут, но скорее всего она его любила. А если она его любила, значит, все-таки следила за его жизнью издалека. Иногда же именно такой взгляд издалека способен заметить больше, чем при ближайшем рассмотрении.

* * *

Маша Полянова жила в отдалении от центра Тарасова, в симпатичном четырехэтажном доме. Мне она нисколько не удивилась, мое объяснение, что я частный детектив, нанятый Чернецовым, восприняла вполне нормально, пригласив меня войти.

Маша относилась к числу почти вымерших отечественных хиппи. Поэтому ее квартира была свободна от условностей чрезмерно устроенного быта, изредка она вздрагивала и, прерывая беседу, мчалась выливать воду, скопившуюся в кастрюле, стоявшей под протекающей раковиной.

В доме было приятно и уютно, невзирая на расстроенную систему водопровода. Кроме того, Маша являлась счастливой обладательницей огромной сенбернарши, двух очаровательных кошек и двух маленьких попугайчиков.

Из-за этих животных в ее квартире (причем животные вели себя спокойно, дружелюбно и им явно было здесь хорошо) преобладали «Чаппи», «Вискасы» и «Триллы».

На это звериное благополучие Маша зарабатывала нестандартным образом — вечером пела в церковном хоре, а днем записывала на радио рекламные ролики. Голос у нее, в отличие от Елениного, резкого и пронзительного, был нежным, мягким, с обертонами.

Вообще они с Еленой отличались друг от друга на все сто процентов.

Когда мы познакомились и все условности были соблюдены, Маша пригласила меня на кухню, где, наслаждаясь уютом, мы пили уже третью чашку кофе и говорили, говорили… Причем говорили мы не по делу. Просто общаться с ней было очень здорово. Она отличалась мягкостью и иронией, не любила все то, что не нравилось мне, и была вполне спокойным и жизнерадостным человеком.

Наконец, когда мы вспомнили, что все-таки наша встреча носит деловой характер, мы прервались, и я спросила ее о Михаиле.

Она как-то сразу запнулась и посмотрела в окно. Я уловила в ее глазах старую боль, готовую перейти в слезы. Впрочем, она сдержалась. Маша явно не относилась к тем, кто любит поплакать на людях.

— Честно говоря, — тихо произнесла она, — я бы вообще о нем не говорила. Это, Таня, слишком неприятно и больно… — Она вздохнула. Потом, помолчав, взяла себя в руки и продолжила: — Если бы они тогда с Алиной не поругались, все было бы в норме. Алина была его женщиной.