надежды, но тот чудесным образом поддался. Аккуратно приподняв крышку, Лёня заглянул на чердак. Голые балки не мешали обзору, и стало понятно, что и подниматься наверх смысла нет, на чердаке было пусто.

Вернувшись той же дорогой, он решил искать вход в подвал. Уверенность, что подвал в доме есть, у него была такая же сильная, как то, что именно там он обнаружит настоящие вещественные доказательства преступлений маньяка. У Лёни в доме подвал был бы для того, чтобы держать «закрутки», многочисленные банки с вареньями-соленьями, которые передавала им тёща, нагружая Лёнину машину так, что они чуть ли не на брюхе возвращались с Ленкой в город. А вот у этого пижона там будет храниться вино. Или не будет. Если Лёня найдёт улики, а он их найдёт. И тогда шефу уже нечего будет возразить.

Вход в подвал был из будущей кухни. Как он его сразу не заметил! Вот же в углу есть дверь. Кладовки за ней быть не может, она была рядом, получается, это подвал. Только дверь оказалось запертой. Несколько раз без толку подёргав ручку, Лёня решил завтра приехать во всеоружии.

— Куда это ты такой собрался? — спросила его вечером Ленка, увидев, как Лёня надевает свои старые вещи.

— Еду кое-что проверить, там грязно, не хочу испачкаться.

Видно было, что она хотела ещё что-то спросить, но не стала. Лёня натянул бейсболку и вышел. С собой помимо оружия и отмычки взял мощный американский фонарик, резиновые перчатки и пару пакетов. Нет, он не собирался забирать вещдоки с места преступления, он не дурак, просто решил, что негоже оставлять везде свои следы, а бахил дома не было.

Только подъехав вплотную к дому, он понял, что сегодня тут что-то не так. Точно, дальше на грунтовке стояла машина. Синий «БМВ». Лёня не сразу её увидел. Маньяк припарковался под самым забором, и в полумраке заходящего солнца машина не была видна с дороги. Значит, он внутри!

Лёня вышел, натянул зачем-то козырёк бейсболки ниже, и с пистолетом в руке начал медленно идти вдоль забора. Калитка оказалась открыта, но он решил попасть на участок как вчера, заходить с парадного входа не стоило. Во дворе никого не было. Ключ над дверью был на месте. Не дыша, Лёня очень медленно провернул его в замке, и неслышно открыл его. Внутри дома тоже было тихо. Но дверь в подвал оказалась распахнута настежь. Лёня снял пистолет с предохранителя, неслышно ступая подошёл ближе и заглянул внутрь.

Как он и предполагал, крутые ступеньки из бетона вели вниз, откуда пробивался тусклый свет. В этот момент Лёня услышал голоса. Внизу были люди. Как минимум двое: мужчина и женщина. Мужчина что-то грубо отрывисто говорил, а женщина в ответ кричала визгливо, и как показалось Лёне, истерично. Он медленно спустился на пару ступенек вниз и только потом крикнул:

— Всем ни с места! Стрелять буду!

Скорую Лёня вызвал сам. И полицию. Потом позвонил шефу.

— Шеф, выручайте, я тут дел натворил!

— Да уж, — сокрушённо ответил тот, когда приехал, — хорошо хоть не убил никого.

Полиция взяла показания, Лёню не задержала, шеф всё устроил, но понятно было, что без суда дело не закончится. На скорой увезли раненного «маньяка», а дизайнершу, которая вместе с ним была в подвале и спорила с заказчиком о материале для стеллажей, напоили успокоительными. Он и правда собирался держать в подвале вина.

В подвале

Пролог

Прухин Виталий Антонович, токарь-фрезеровщик на заводе «Красный Октябрь», приходил домой с работы каждый день ровно в шесть вечера. Шел по улице не спеша, с достоинством, здоровался с соседями, останавливался поговорить.

— Как дела, дядь Коль? — спрашивает, завидя соседа, копошащегося у себя во дворе. А дядя Коля и рад прерваться, ковыляет к калитке, опираясь всем телом на клюку, а потом рассказывает и про свой радикулит, и про то, что пенсии ни на что не хватает. Прухин стоит, слушает внимательно, не перебивает. Потом головой покачает сочувственно, да мол, времена сейчас непростые.

Дядя Коля помнил Прухина, теперь уже немолодого пятидесятилетнего мужика, еще ребенком. И отца его покойного помнил, и с матерью всегда уважительно здоровался. Потому что мать Прухина всю жизнь очень уважаемый человек. Высокая, с густыми светлыми волосами, собранными в высокую, державшуюся на шпильках и лаке «Прелесть», прическу, в строгом синем костюме: пиджак с красным значком на лацкане и прямая юбка ниже колен, в руке сумочка, туфли на высоких каблуках, позволявших смотреть на всех жителей этой улицы свысока, она выходила каждое утро, резко захлопнув за собой калитку и шла, гордо подняв голову.

— Здравствуйте, Зоя Ивановна! Доброе утро! — здоровались с ней наперебой соседи до самой автобусной остановки. Там почтительно пропускали первой, а как же, такой человек и ездит с ними, простыми людишками, из пригорода в одном автобусе! Она заходила через передние двери, чуть кивала водителю и садилась на первое место, пусть оно и для льготных пассажиров, ничего, на другое сядут.

Зоя Ивановна работала в «ГорГазе». Только тот, кто жил в частном доме в пригороде и топил печку дровами, может в полной мере оценить все могущество этой конторы. А Зоя Ивановна там работала, и не абы кем, а самим личным секретарем самого главного начальника, поэтому на улицу, на которой она жила, газ был проведен. Тянули ветку до самого ее дома, благо тот стоит чуть ли не последним, а раз вели туда, то и соседей «врезали». Вот таким она была человеком, Зоя Ивановна Прухина. Но и сейчас, давно уже выйдя на пенсию, умела внушить трепет окружающим.

Отец Прухина был другим. Мягкий человек, податливый. Жену уважал и побаивался. После работы бежал домой, а там, надев фартук, жарил-парил, стирал бельё и под неодобрительные взгляды соседей вывешивал его на натянутые во дворе веревки. Был не то, чтобы низкого роста, но какой-то кривенький и косенький. И как такая красавица могла за такого пойти? Дом этот был еще его родителей, которых уже никто и не помнил толком. Отец Прухин достроил веранду, остеклил ее, крышу перекрыл, все успевал. Младший Прухин в него, такой же рукастый, такой же домовитый. Ростом, правда, в мать пошел, но только ростом, а на лицо такой же невзрачный, как покойный отец, встретишь на улице и забудешь тут же, вот ничего примечательного в человеке нет.

Дядя Коля посмотрел вслед удаляющемуся Прухину и подумал, что вот как оно бывает, хороший же мужик, а сам с матерью живет,