litbaza книги онлайнСовременная прозаРоковая Маруся - Владимир Качан

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 39
Перейти на страницу:

О некоторых аспектах современного поцелуя в свете функциональных особенностей деструктурного секса в тяжелых условиях экологического и эстетического безобразия

Первое знакомство с поцелуем для большинства из нас происходило через кино или телеэкран. Именно экран давал нам первые уроки этого непременного аксессуара, этого вечного спутника любви. Прежде на экране были поцелуи, оставляющие определенный простор для фантазии. В одних случаях поцелуй был выражением нежной и тихой радости от того, что дальше по жизни предстоит идти вместе; в других – он был апофеозом любовной сцены, когда постепенное наращивание температуры страсти достигало точки кипения и увенчивалось как раз им, поцелуем, который, несмотря на страсть, все-таки держался на экране в определенных эстетических границах. Этот момент, выраженный литературными средствами, вы–глядел бы, как «коснулись уст уста», нежели чем, скажем, «она исступленно впилась в его губы». И это, ныне архаичное, целомудрие удовлетворяло, как ни странно, эротические претензии нескольких поколений. Больше было не надо! Эротика была не вовне, а внутри. Вероятно, еще и поэтому рынок половых стимуляторов был пуст, да, собственно говоря, его и не было вовсе. А в пушкинское время, даже смешно подумать, чуть обнаженная щиколотка какой-нибудь графини Фикельмон, поднимавшей ножку, чтобы сесть в карету после бала, – эта жалкая полоска кожи шириной в три сантиметра – могла вдохновить на стихи и на подвиги группу стоящей рядом молодежи.

Мне довелось однажды посмотреть одно немое кино, в котором центральным персонажем был некий очень богатый и пресыщенный джентльмен, изнемогавший от скуки. Он жил в шикарном замке, вокруг него суетилась челядь, его одевали, кормили завтраком, потом красивые, полуобнаженные девушки танцевали перед ним нечто восточное, а у него на лице не было и тени оживления, и глаза почти за–крыты, будто он видит сон, но очень скучный; потом фрак, цилиндр, длинный белый шарф, и его везли на прогулку в открытом «роллс-ройсе»; шарф развевался на встречном ветру, он оглядывал улицы с видом, будто его скоро стошнит, затем его возвращали обратно в замок, раздевали, укладывали на диван, опять танцевали девушки, лицо у него было все то же, и, наконец, одна из девушек (он, кажется, делал знак, что выбрал ее) подходила к его лежбищу и… начинала расшнуровывать ему ботинок.

Она делала это десять минут! На экране были только женская рука и его ботинок, такой, знаете ли, черный, с белым верхом. Эта рука с длинными нервными пальцами и красивыми длинными ногтями подкрадывалась к ботинку, слегка трогала его, чуть дрожащими пальцами поглаживала шнурки, уплывала от шнурков назад, гладила этот ботинок сзади, снова возвращалась к шнуркам и робко, словно спрашивая разрешения: можно ли уже? – тянула за кончик и развязывала бантик. И все! И любой стриптиз становился по сравнению с этим никчемной завлекашкой; более сексуальной сцены я на экране не видел ни до, ни после. Она раздевала ботинок, всего лишь ботинок, и это было черт знает что! А воображение довершало остальное.

Шли годы. Синематограф рос, а вместе с ним росли и мы, а вместе с нами росла и наша эротическая отвага и ширились границы запретного. И теперь, господа, какая там щиколотка, какой, к черту, ботинок! Все откровенно, все ясно, по-плотски конкретно, а со срамом практически покончено навсегда. Ну вот и хорошо, вот и славно… Только отчего-то неинтересно, господа, догадываться больше не о чем, все точки над «е» расставлены, и все слишком определенно. Поэтому теперь все наоборот стало. Теперь крутая порнуха (ее продавцы застенчиво называют «Жесткой эротикой») через пятнадцать минут вызывает у психически сохранного человека либо смех, либо тоску.

Обычное любопытство – что же будет дальше? – сменяет раздражение, потому что дальше не происходит ничего, все то же самое, только в разных вариациях, в разных количествах персонажей и в разные отверстия, предназначенные природой совсем для другого. Что же до поцелуя, то и он претерпел за отчетный период некоторые грустные изменения. Вот это: «Сомкнулись уста» – это оставьте, это в прошлом. Вы же не могли не заметить, что сейчас на экране двое целуются так, будто хотят друг друга сожрать, проглотить. Какие «уста», что вы! – рот, можно сказать даже – пасть, широко открывается и жадно хватает добычу – губы партнера. Озвучивается это натуральным чавканьем и хлюпаньем, что придает действию еще более плотоядный характер.

Правда, в американских фильмах близость, как правило, сопровождается музыкой, очевидно, чтобы все-таки придать этому людоедству некий романтический флер. Нам намекают, что это, мол, любовь, а не какое-нибудь там спаривание богомолов, когда в конце его самка пожирает самца. А с другой стороны, может, так оно и есть, и они действительно хотят сожрать друг друга, вполне в духе доброго нового вре–мени. Ведь что такое «овладеть»? Да и зачем владеть, когда надо любить и жалеть?

Впрочем, это уже тема для другой научной работы, которую кто-то напишет вместо меня с еще большим талантом (хотя – куда уж!..) и полемическим азартом. А мы с вами возвращаемся к Маше, которая только что шагнула в полутемной передней к герою своего романа и которую мы с вами оставили в самый пикантный момент поцелуя, чтобы о нем же и поговорить.

Талантливая Маша не могла пойти на поводу у этой американской моды, это было бы ниже ее достоинства: слепо следовать чьим-то правилам. Разумеется, Маша имела возможность видеть на экране не только непорочную прелесть Одри Хепберн, как все мы тогда: у них дома, чуть ли не у первых в Москве, был видеомагнитофон, так что Маша с Голливудом была накоротке. Видывала она и эти фильмы, и эту «жесткую эротику» и ничего там для себя не почерпнула. Все эти хищные, мясные поцелуи, когда непонятно, то ли это трапеза, то ли любовь, были не для нее, не в ее природе; кроме того, она интуитивно чувствовала, что любое проявление такого рода спугнет Коку, она угадывала, что этому-то герою непременно надо оставить простор для фантазии, то есть предложение не должно превышать спрос, вы понимаете?..

Поэтому Маша поцеловала его в первый раз очень талантливо, так, как она умела, а умела она, вы, наверное, догадываетесь, многое. Как именно – не расскажу, моя природная застенчивость этого не позволит, да и нельзя превращать эту часть моего рассказа в вульгарное пособие по технологии поцелуя, но коснусь только художественной части: сначала сделать вид, что поддалась внезапному порыву, шагнуть к нему и поцеловать, а потом вдруг испугаться этого порыва и попытаться отступить, но поздно, и руки слабеют, и губы становятся мягче, и – последняя попытка погибающей птицы вырваться из силков настигающей страсти, но воля слабеет и якобы теряются остатки рассудка и в конце концов, махнув на рассудок рукой, всецело отдаться процессу, но тем не менее беззащитно, целомудренно и с раскаянием за совершаемый грех – все это могла исполнить только талантливая женщина и актриса. Просто, знаете ли, не в силах была совладать с собой, что уж тут поделаешь… И потом всегда можно будет сказать, что в тот момент это было сильнее меня.

Итак, поцелуй состоялся, причем в эстетическом ключе начала этого дикого века, а не конца его, нежность превалировала над страстью, и длился он долго-долго. Глаза у Маши были закрыты, а когда она приоткрывала их, чтобы посмотреть, как там Кока, то обнаруживала, что глаза у него тоже закрыты. «Это хорошо», – думала Маша и опять закрывала глаза. Поцелуй продолжался. Он длился примерно столько, сколько потребовалось вам, чтобы прочитать отступление о нем как таковом, то есть получается, что, пока они целовались, мы тоже небездарно провели время. Наконец все закончилось. Маша, как бы в трансе, чуть отодвинулась от Кокиного лица, отняла руки от его затылка, и они бессильно повисли. А Кока в эти полторы минуты понял, что предчувствие беды его не обмануло, он погиб. Ну, не то чтобы совсем погиб, еще можно было бы и побороться, но зачем? И куда только девались его хроническая скука, его холодное любопытство! Он вдруг осознал прозрачно и ясно, что так просто эта женщина из его сердца не уйдет, что она в него уже успела войти и даже расположиться там по-хозяйски и надолго и что, более того, это его вовсе не огорчает.

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 39
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?