Даяну просили не портить мальчишек – она же в ответ высовывала язык и, томно постанывая, производила им невероятные действия поршневого, а также и вращательного характера; когда ее били или секли, она не просила пощады и слез не лила, а только клялась когда-нибудь отомстить…

Однажды Даяна вскочила на принца и натурально заелозила, изображая всадника на коне.

И также без спросу, минуя сестру, залезала к несчастному под простыню и там, по словам опять же матери моей, производила что-то такое непотребное. Или вдруг целовала безмолвные губы пришельца – и уносилась прочь так же неожиданно, как появлялась.

Каково было Бездне сносить оскорбления – можно только догадываться!

За такое другая могла бы проклясть сестру, покусать, облить кислотой, извести, отравить – но Бездна терпела, о чем потом пожалела…

Пришелец однажды очнулся и, жмурясь в лучах восходящего солнца, сладостно пробормотал:

– Ах, Бездна!

– Ах! – тоже, в свою очередь, обрадовалась Бездна, – значит, все-таки существуют на свете Бог, Любовь и Справедливость!

Все слова, вроде слов: ликование, радость, восторг и чувство глубочайшего облегчения – наверняка прозвучат слабо или вовсе не прозвучат в сравнении с тем потрясением, что испытала простая крестьянская девушка.

Шок – вот что она испытала, если определить это одним словом!

Он смотрел на нее такими глазами, словно он и она были знакомы тысячу лет.

В самом деле, он, будучи в коме, все видел и слышал – только не мог говорить.

И влюбился в нее с первой встречи – еще на болотах…

И все эти годы любил и любить обещал – пока, говорил, не умру…

А вскоре Даяна куда-то пропала.

Какое-то время ее поискали и бросили.

Впрочем, никто, кроме Бездны, тогда не связал таинственное исчезновение Даяны с чудесным пробуждением юноши…

Между тем, как оказалось, возлюбленного Бездны звали Гедиминас, и происходил он из старинного рода литовских князей.

От самого – ни больше ни меньше – Витаутаса Великого.

Фантастично звучит, но родная сестра его пращура Сигизмунда, Софья Гольшанская, славно венчалась шестьсот лет тому законным браком с польским королем Владиславом Ягайло и по праву считается праматерью династии Ягеллонов, правившей в Чехии, Литве и Венгрии.

Не кого-то безродного Бездна спасла, получалось, от неминуемой гибели – но потомка великих королей.

Ну, в общем, они поженились.

Ничего за душой, кроме любви и нежности, у них не было.

Но они ни в чем и не нуждались: ночевали на сеновале (принцу в горнице хуже спалось), ели простую пищу, как все на хуторе, с охотой трудились и радовались тому, что живы.

Семерых сыновей, что у них родились за семь лет – Витовта, Люборта, Ольгерда, Жигимонта, Довьята, Товтила (имени седьмого сына мать моя тогда не произнесла, а я спросить не осмелился!), они по обоюдному согласию окрестили в честь великих предков Гедиминаса.

Вообще, по ощущению, пленительные картины из их быта на хуторе могли сравниться с жизнью в раю – как это было до змея.

Помолчав, мать моя задумчиво повторила: семь лет счастья…

В тот памятный, теплый и роковой августовский вечер большое семейство Кастуся и Ефимии собралось поужинать, как обычно, в яблоневом саду.

Всем места хватало за длинным столом – и детям, и взрослым.

В промытом вчерашним дождем воздухе детский смех мешался со стрекотом стрекоз, трелями птиц и кваканьем лягушек.

Казалось, ничто в тот день не предвещало беды.

Разве только в сумрачном небе дрались два орла, а третий, распластав крылья, за ними наблюдал…

Да петух вдруг запрыгнул на стол, затряс головой и закукарекал – так что все даже удивились и замахали на него руками…

Да хромая жена четвертого брата Кандрата просыпала перец на грудь и не на шутку расчихалась…

Да еще муравьи заползли в банку с сахаром…

– В общем, всего не упомнишь… – покусывая губы, рассеянно пробормотала мать моя.

И никто, вспоминала она, о плохом не подумал, когда к ним во двор, полыхая огнями, въехал гигантских размеров черный «Мерседес» в сопровождении двух джипов с вооруженными до зубов морскими пехотинцами Северного альянса.

Насколько, однако, безмятежно существовали обитатели Дикого хутора.

С другой стороны, дома, среди родных, купаясь в любви и понимании – страшного не ожидаешь!

Но вот из «Мерседеса» появился статный мужчина в черном приталенном пальто из лайки и черных же, отполированных до блеска полусапогах; одной холеной рукой он держался за женщину в черном, а другой – опирался на трость, сплошь инкрустированную золотыми гадюками.

С одного взгляда на них, в общем, было понятно, что они – люди непростые.

Таких тут не помнили даже по фильмам, которые крутил однорукий Пилип из Чапуня – один раз в три месяца, по понедельникам.

И также звучит фантастично, но факт: ни Кастусю с Ефимией, ни их одиннадцати сыновьям с женами и детьми даже не примерещилось, кто мог притаиться под царственными черными одеждами.

И только у Бездны при виде приехавших внутри будто что-то оборвалось: в женщине Бездна узнала свою сестру Даяну.

«Пришел мой конец!» – вдруг подумалось ей.

Инстинктивно рука ее потянулась к супругу – да так и повисла в воздухе: место с ней рядышком пустовало!

– Ну и где он, мой брат Гедиминас? – прозвучало над Бездной, как выстрел.

– Брат! Брат Гедиминаса! – обрадовались и распахнули пришельцу объятия хуторяне – но только ответом им вдруг прозвучали три предупредительных очереди из автоматического оружия.

– Не надо объятий! – недобро скривившись, процедил гость сквозь зубы.

– А также телячьих восторгов! – добавила женщина.

– Именно что обойдемся без них! – подтвердил со зловещей ухмылкой черный двойник Гедиминаса.

Дикий хутор – застыл.

Даже детские крики затихли.

Вдалеке пролетел черный с золотом шмель.

Большое и доброе сердце Бездны внезапно пронзило предчувствие беды.

Она побледнела.

Ее зазнобило.

Плечи и руки покрылись пупырышками.

Горло сдавила тоска, стало трудно дышать.

Слезы сами собой покатились из глаз.

И со дна ее памяти всплыла на поверхность ужасная по своим последствиям история, рассказанная мужем вскоре после его чудесного воскрешения…