Позднее тем вечером я лежал на кровати номера «B&B», обозревая остатки моих тайных запасов травки, которых, осознал я, не хватит мне до возвращения в Штаты. Как же я легкомысленно не озадачился покупкой достаточного количества в том сомнительном баре Дублина? В этой глуши мне явно не светит найти что-то подобное. «А растет ли эта травка на лугах Ирландии? – размышлял я, – И не слишком ли много здесь дождей для нее?»

Послышался стук в дверь, и передо мной предстала хозяйка отеля, миссис Спиллейн, дама с шевелюрой, вздымавшейся над головой точно шапка отцветшего одуванчика, и в фартуке, завязанном впереди на хирургический манер. Я поспешно затушил косячок и разогнал рукой волны дыма, как обычно – непонятно зачем? – поступают трогательные курильщики, однако на лице ее застыло выражение женщины, точно знающей, что ее ограбили, но пока не способной доказать это.

– Мистер Салливан, – сказала она.

– Да? – откликнулся я.

Совсем один, заброшенный судьбой в глушь в тысячах миль от дома, я даже напряженно выпрямился, чтобы противостоять любым ее нападкам и опровергнуть обвинения в обкуренности.

– Это доставили для вас. – В руках она держала, как я наконец заметил, посылочку, упакованную в хлопковый мешок.

– Спасибо. – Я протянул руку, чтобы взять посылку, но она отвела руку в сторону. Оглянувшись, она покрутила головой в разные стороны, словно проверяя наличие в коридоре агентов ФБР. – Она хочет вас видеть, – прошептала миссис Спиллейн.

– Кто хочет? – спросил я, заметив, что также перешел на шепот. Ситуация выглядела занятной.

Миссис Спиллейн рассматривала меня в нашей новой непосредственной близости. Я представил на мгновение, что же она видит: крупный американец, с начавшими седеть висками, с белками глаз, исчирканными красными каракулями. Могла ли она прочесть в этих рунах расстройство биоритмов, вызванное перелетом через океанские дали, мою затянувшуюся бессонницу, привычку покуривать травку и неоспоримое отцовское горе? Трудно сказать.

– Ну, она же! – выразительно откликнулась хозяйка, подавшись вперед, и попыталась, видимо, подмигнуть мне.

Травка превращает большинство курильщиков в параноиков, но я не мог списать на наркотик мое вездесущее ощущение того, что этот мир ополчился против меня: оно бывало и прежде, до того как я начал этот загул. О чем она толковала? Может, я что-то упустил?

– Простите, – начал я, – но я понятия не имею…

Она сунула сверток мне в руки. На секунду у меня мелькнула безумная идея, что моя бывшая жена выследила меня и послала какой-то отвратительный пакет: экскременты, сперму своего любовника, отрезанную собачью голову.

Потом я взглянул на знакомую голубую тесьму, опоясывающую картонную коробку. Это был дедушка.

– Ох, – недоуменно произнес я. – Откуда…

– Вы забыли это возле ее машины. Когда помогали ей.

Я прижал к себе дедушку. Мне вспомнилось, что я отставил его в сторону, взявшись за домкрат, но как же я мог забыть забрать его?

– Прости, дедушка, – пробормотал я.

– Упокой Господь его душу, – афористично молвила миссис Спиллейн, перекрестившись.

– Да, спасибо вам, – сказал я. – Что ж, – я потянулся к двери, – думаю, мне пора спать и…

Миссис Спиллейн взялась за край двери, не позволив мне закрыть ее.

– Она хочет поговорить с вами, – опять прошептала она.

– Кто она?

– Да она же, – раздраженно выдала хозяйка.

– Вы имеете в виду… ту… – в одурманенном травкой состоянии мне с трудом удалось сосредоточиться, чтобы не назвать ее «костлявой вешалкой», – длинноволосую женщину?

Миссис Спиллейн склонилась ближе ко мне. Сосредоточенно нахмурившись, она разглядывала меня с таким видом, словно намеревалась купить, но в итоге, видимо, пришла к заключению, что у меня слишком много недостатков.

– Вы же знаете, как ее найти? – прошептала она, в очередной раз глянув через плечо.

– Кого?

– Так вы не знаете? – помедлив, повторила миссис Спиллейн.

– А должен? – спросил я, подумав, долго ли еще мы с ней будем продолжать этот сомнительный разговор.

– Она не сообщила вам?

Я немного смутился, но быстро пришел в себя, спросив:

– С чего бы ей сообщать?

– Гм-м, – озадаченно протянула миссис Спиллейн, помолчала и, резко развернувшись, добавила: – Мне придется позвонить.

Я остался стоять с дедушкой возле дверного проема. Закрыв дверь, я прижался лбом к полированной древесине. Что-то в столь близком созерцании струящейся древесной текстуры побудило меня принять решение, поднявшееся из глубины моего существа точно живительные соки: пожалуй, с меня хватит. Эта таинственная глупость стала для меня критической точкой. Хватит с меня здешних дождей, травки, одиноких вечеров, поездок с дедушкой. И вместо того, чтобы докурить потушенный косячок, я решил запаковать вещи и рвануть в аэропорт. Вернусь домой более ранним рейсом: я получил то, ради чего приехал, и устал от сюрреалистичных умственных вывертов местного населения. Я чувствовал себя не в своей стихии, не то чтобы уж совсем как выброшенная из воды рыба, а скорее как рыба, беспомощно барахтающаяся у берега в приливной волне. Я покину Ирландию и никогда в нее не вернусь. А дома попытаюсь исправить то, что осталось от моей жизни.

Я выпрямился. Пересек комнату, открыл чемодан и начал закидывать в него вещички. Размышляя, как предпочел бы путешествовать дедушка – в ручной клади или в багажном отсеке, – я услышал очередной стук в дверь.

Миссис Спиллейн, как прежде, стояла в коридоре: передник, волосы, скрещенные руки.

– Она будет ждать вас завтра, – сообщила она приглушенным замогильным голосом. – В десять на том перекрестке.

Я недоуменно хмыкнул.

– Я сообщила ей, что завтрак заканчивается в половину девятого, поэтому вы могли бы добраться и раньше, но Клодетт сказала, что десять часов ее прекрасно устраивает.

– Погодите минутку…

– Я покажу вам, как добраться до того перекрестка. За завтраком получите карту.

Она исчезла, удалившись вправо по коридору, а я стоял, тупо таращась в пустой дверной проем.

– Разумеется, ее никак не могли звать попросту Джейн или Сара, – разглагольствовал я перед дедушкой, швыряя книги в портфель. – Нет-нет, никаких Эми, Лаура или Клэр. Это определенно могло быть только нечто иностранное и причудливое, типа Клод…

Окончание ее имени так и не сорвалось с моего языка, когда в моем сознании что-то сдвинулось. Казалось, обрушилось целое здание и вокруг меня валялись кирпичи и балки. Я внезапно прозрел, внезапно вспомнил, где видел ее раньше. Она была танцовщицей. Или врачом? Она представала перед моим мысленным взором последовательно в образах инвалида, убийцы, сыщицы, няни. Я мог ожидать, что она окажется француженкой, испанкой, итальянкой, персиянкой. Она ловко обманывала смерть, умирала от рака, в автомобильной аварии, от пневмонии или от нападения тигра. Она умела убивать и умирать. Я мог представить ее пятнадцатилетней девчонкой или почтенной шестидесятилетней матроной. Она умела на глазах у всех бороться, драться, красть, лгать, мошенничать, спасать жизни, рожать детей, делать минет, стрелять, плавать, танцевать, одеваться, раздеваться и так далее в том же духе.