И все же нельзя держать наследника престола в черном теле, понимала императрица. Да и по своему характеру она не была ни жадной, ни мстительной — просто жила своей жизнью, в которой не нашлось места сыну.

В Павловском появились просеки и аллеи, пирамидальные тополя, кипарисы, редкие цветы, которые Мария Федоровна выписывала из Европы. Возле дороги, ведущей в Царское Село, для тропических растений выстроили Каменную оранжерею. В память о детстве Марии Федоровны, проведенном в резиденциях герцогов Вюртембургских, было возведено несколько построек. Напротив Пауллюста выросла Хижина отшельника, напоминавшая, как в Этюпе дядя будущей русской великой княгини, переодевшись отшельником, предсказывал ей судьбу. Еще появилась Хижина угольщика, внешне похожая на шалаш, обросший мхом. Зато внутри она сверкала бронзой, золотом и фарфором, как и подобный домик в парке Гогенгейма. То же можно сказать о Старом Шале — одноэтажной круглой избушке под соломенной крышей, отделанной внутри с необыкновенным изыском, украшенной зеркалами, искусной живописью, наборным паркетом, мраморными с золотом табуретами и другими причудами.

Для чистых душ уединенье —

Отрада неба на земле.

Ее найдем, о, друг мой милый,

Здесь, в этом простеньком Шале.

Здесь, под соломенною крышей,

Вдали от суеты дворцов —

Не надо будет нам порфиры,

Не надо царских нам венцов.

Я буду здесь твоей пастушкой,

Ты будешь пастушком моим.

И больше, чем в палатах царских,

О, друг мой, будешь ты любим.

Не надо здесь хвалы придворных,

Их льстивых приторных речей —

Хвалы нам будут петь здесь птицы,

Весною — пляшущий ручей.

В трудах с тобой среди природы

Здесь мир и счастье обретем,

Забудем свет, его измены…

Вот наш Шале. Войдем, войдем!..[8]

Великокняжеские «пастух и пастушка» создавали сказку, и намеревались в ней жить без помех реальности. Все в округе было выдержано в пасторальных тонах. Как и большинство русских помещичьих усадеб, Павловское строилось не для деятельного труда, не для экономического процветания окрестных сел, а исключительно для забавы, спасения от скуки, ухода из действительности в идиллию.

Впервые посетивший Россию в 1780 году бельгиец принц де Линь, писал о Павле Петровиче, что он способен к труду, но слишком часто меняет мнения и фаворитов, так что не в состоянии обзавестись ни толковым советником, ни преданной любовницей. Он быстр в действиях, пылок, непоследователен, так что в один прекрасный день может стать опасным для венценосной матери. Ум его блуждает, суждения зависят от игры случая, он недоверчив и обидчив, несговорчив в делах. И хотя великий князь — поборник справедливости, горячность не позволяет ему отличить правду ото лжи.

Летом 1780 года под именем графа Фалькенштейна Петербург посетил австрийский император Иосиф II. Еще до встречи с Павлом Петровичем глава габсбургского дома с симпатией отозвался о нем: «Я люблю в нем ту точность, с которой, как все меня уверяют, отправляет все дела, какие он на себе имеет. Таковая точность есть вещь редкая в молодых людях, но она нужна, и в особах его состояния тем полезнее, что, без сомнения, и сделанное удержит, и недоконченное совершит».

При встрече Иосиф II пришел в восторг от Марии Федоровны и писал матери, что если бы десять лет тому назад он встретил подобную принцессу, то, не колеблясь, женился бы на ней.

Екатерина, под впечатлением обаятельного императора-путешественника, склонялась теперь к более тесному союзу с Австрией в ущерб Пруссии. Две случайно уцелевших страницы из обширных дневников Марии Федоровны повествуют о беседах в 1781 году императрицы с великокняжеской четой об Иосифе II.[9]

«19 мая. Заговорили о жарком ветре, обыкновенно дующим в Риме в июне месяце, и это послужило поводом к общему разговору об Италии. Затем она говорила об императоре и совершенных им путешествиях, высказывая, что он очень хорошо сделал, употребив имевшееся у него время на путешествия; что это дало ему массу знаний и что, конечно, он не был бы таким, каков он есть, если бы не видел так много. Потому что, прибавила она, если бы он оставался в тесной сфере, в которой находился, то никогда не мог бы приобрести столько познаний, так как, если человек постоянно остается у себя и сталкивается с одними и теми же условиями, умственный кругозор его суживается. Тогда как, напротив того, под влиянием путешествий, вследствие сравнения[10] различных предметов, рассудок развивается. Нет ничего лучшего, как судить при помощи сравнений, а это возможно лишь тогда, когда путешествуешь.

Мы вполне одобрили, что она сказала относительно императора, и, в особенности, все, касавшееся пользы, извлеченной им из своих путешествий. А великий князь прибавил, что как счастливы те из лиц его положения, которые могут делать то же самое и таким же образом, как он, что он ввел в моду путешествия. На это она возразила, что шведский и датский короли сделали то же самое, что в Китае все наследники должны объезжать различные провинции с теми же целями, как и император, и что это делается для того, чтобы не дать умственному кругозору сузиться, и иметь более предметов для сравнения».

Императрица несколько раз возобновляла с сыном и невесткой разговор о пользе путешествия, а те, в свою очередь, смекнув, что появилась возможность хотя бы за границей насытиться свободой, стали мягко, но настойчиво намекать о своем желании поехать посмотреть Европу. Чтобы подольститься к императрице и не получить категорического отказа, они уверяли, что главной целью будет посещение Иосифа II в Вене. Екатерина не только не отказала, а сама без обиняков предложила им попутешествовать в ближайшее время. Тут уж насторожился Павел Петрович, испугавшись, что во время отъезда мать лишит его наследственных прав на престол. Но мать была в эти дни особенно милостива к нему, что всегда действовало на сына успокаивающе.

Екатерина сообщила о предстоящей поездке ставшему ее лучшим другом Иосифу II в письме от 4 июля 1781 года: «Позволю себе на этот раз побеседовать с вашим императорским величеством о предмете, особенно близко меня занимающим. Таково действие великого примера! Несколько времени тому назад сын мой заявил мне о своем желании посетить иностранные земли и, в особенности, Италию. Я могла только согласиться на такое желание, столь благоприятное для увеличения его познаний. Осмеливаюсь просить ваше императорское величество разрешить проезд его через ваши владения и позволить ему и его супруге представиться вам этой зимою в Вене. Они выедут отсюда, как следует полагать, в конце сентября, так как привитие оспы моим внукам должно предшествовать путешествию. Маршрутом от Могилева и Киева до Брод для них послужит прошлогодний путь графа Фалькенштейна. С истинным удовольствием я передаю их в ваши руки. Преисполненная доверия, я не сомневаюсь, что они воспользуются у вас священными правами гостеприимства, и надеюсь, что дружба ваша доставит им подобный же прием у его королевского высочества великого герцога Тосканского».[11]