Ты уже слышал его?

Ты выдумал его?

Или это палач давит на спусковой крючок снова и снова?

Кошмарный сон, заслонивший реальность и подменивший ее. Нет суеты, вороха деталей, образов цели и средств, хоровода иллюзий, которыми можно защититься от ужасающей голодной темноты и осознания неминуемого. Нет ничего, что поможет забыться хотя бы на мгновение. Черная длань тревоги опустилась на слабое дрожащее существо, усомнившееся в самом себе. Это смертельный яд. Отрава сомнений.

«Так было всегда… Я раб Божий».

«Принимаю все».

Неожиданно рука брата вновь касается плеча, и, словно затаившееся, сердце едва не выскакивает из груди. Хеллиг чудом не теряет сознание.

«Внутри меня бомба!» – пытаясь перевести дух, думает он.

«Заряд с часовым механизмом, начиненный кровью и отмеряющий срок неровным стуком. Как остановить его?» – проносится следующая мысль, и священник принимается ругать себя за нее.

По пути им попадается офицер СС с двумя рядовыми, те отдают честь, остановившись. Брат же, кивнув, продолжает вести Хеллига вперед или, как тому кажется, в бесформенную кромешную темноту.

Откуда-то издалека слышатся вой сирены и глухие звуки бомбардировки.

Священник пытается представить свой Город наверху, что не так давно был живым, теплым и приветливым. Каким-то… человечным.

Шевеля ногами и шаркая ими по темному полу, он мысленно возвращается в далекий Город, что заперт где-то на дне памяти. Который рад снова принять его; в нем же и храм, всегда ждущий прихожан – верующих и не очень… Брат в это же самое время видит перед собой только тускло освещенные тоннели. Серые и безжизненные. Воняющие пустотой и смертью, что проникают в душу через прорези глаз. Так кто из них мертв на самом деле?

Спустя бесконечно долгие минуты блужданий по катакомбам рука оберфюрера заставляет Хеллига остановиться. Темнота отступает – повязка исчезла.

Щурясь от внезапно ударившего в глаза света, священник оглядывается.

«Нет, это еще крепость».

Ни ад, и ни рай. Подземелья… даже не земля.

Он в пустом помещении, которое разделено надвое черной занавеской.

Брат, похоже, стоящий за левым плечом Хеллига, сообщает:

– Они там. Можешь начинать обряд.

Непроницаемая ткань, разделяющая зал, смущает, и он отрицательно качает головой:

– Я должен видеть их… глаза.

Немного помедлив, оберфюрер обходит священника кругом, с подозрением глядя на «несогласного», но затем машет рукой.

– Да какая разница. Отвернись.

Хеллиг подчиняется, и мир вновь уступает место темноте. Слышатся три хлопка – скорее всего, брат подал команду подручным. О реальном положении вещей вновь приходится только догадываться.

В помещение проникает топот: входят два солдата СС. Один из них надевает на голову Хеллига массивные наушники – теперь он больше ничего не слышит.

«Нет. Если хотят убить… сделали бы раньше», – успокаивает себя священник, но холодок, пробежавший по спине, дал понять, что страх рядом. Что он никуда не уходил. Смерть и забвение… Ты всего лишь человек. Слабая, беспомощная жертва.

Тем временем брат с другим солдатом снимают занавеску и накрывают стоявшее за ней же электронное устройство, формой напоминающее… крест. Размером с ранец.

Еще один рядовой заводит в помещение двух похожих друг на друга исхудавших женщин, они в оборванной одежде и со следами побоев. Руки связаны за спиной. Одна находится в гораздо лучшем состоянии, следы ее истязаний явно декоративные, похоже, это переодетый сотрудник СС. Другая, синеглазая Айрин, избита по-настоящему.

Острая пульсирующая боль переполняет ее глаза и, кажется, вот-вот выплеснется наружу в виде беззвучного крика. Но хватит ли сил даже на него? Страдание не отпускает ее уже несколько последних дней, женщина чувствует лишь муки, заслонившие остальное. Мутный воспаленный взгляд скользит по расплывающимся образам, и разум готов согласиться с тем, что они лишь наваждение, а реальна только боль. Вездесущая пытка. Тяжелая, парализующая, ослепляющая боль, которая всегда была рядом, с самого рождения, и только ждала своего часа для полного, окончательного торжества. Ведь каждый новорожденный кричит, приходя в материальный мир, и эта эмоция – вопль неподдельного страха. Он возвращается перед самой смертью.

Вот их ставят на колени между Хеллигом и спрятанным устройством.

Солдаты выстраиваются вдоль стены, а оберфюрер снимает черную повязку и наушники.

– Можешь начинать, – мир, буквально кричащий голосом брата о своей ущербности и уродливости, вновь врывается в сознание.

Священник оборачивается и подходит к женщинам. Щурясь, осматривает их, таких молодых и светловолосых, похожих на истерзанных ангелов. Затем замечает скрытое под занавеской устройство.

– А там что?

– Не твое дело.

«Все, что в моих силах… простите».

– Развяжите руки, – просит Хеллиг.

Брат кивает, и солдаты развязывают веревки, перетянувшие слабые дрожащие руки.

Священник подходит ближе, опускается на колени и шепчет молитву. Женщины крестятся и повторяют слова.

Маршрутка, в которой уже прибавилось пассажиров, тронулась с места, но тут же остановилась. Автоматическая дверь открылась, и в салон заскочил темноволосый парень лет двадцати с таким же планшетом, что и у Олега.

Он сел на место рядом с оператором и искоса посмотрел на его гаджет, на экране которого, как показалось, мелькали кадры фильма о Второй мировой.

Маршрутка вновь попыталась отъехать от остановки и начала поворачивать влево, однако в нее – раздался сумасшедший визг тормозов – врезался легковой «Opel», вылетевший из своего ряда.

Пассажиры попадали на пол, Олег сильно ударился головой и выронил планшет.

«Ох», – успел он выдохнуть, и тотчас в глазах потемнело. Мир опять исчез. На этот раз в самый неподходящий момент.

Кенигсберг, апрель 1945.

Айрин пришла в себя и обнаружила, что стоит на коленях у дальней стены того же помещения. Безучастный взгляд был направлен куда-то в пространство, она словно отгородилась от происходящего ледяной завесой…

Кроме нее здесь находится солдат СС, у двери. И женщина, притворявшаяся пленной. Сейчас она, одетая в форму штурмфюрера, нацеливает излучатель электронного устройства на пленницу.

На устройстве алеет надпись, сделанная хищной готической вязью: «FTH-IA».

Женщина нажимает на красный тумблер в панели прибора, и раздается низкий вибрирующий гул.

Попавшая под прямой луч, Айрин падает на пол, корчась в беззвучном крике. Из горла вырываются едва слышимые сдавленные хрипы. Широко распахнутый рот дрожит в мучительной судороге. Лицо страшно искажено – ей хочется завыть от дикой боли, пронизывающей каждый нерв. Жертву прошибает холодный пот, а по телу пробегают волны судорог, как при обострении тяжелейшей хронической болезни.