без указания их номеров, которые были приобщены к материалам следственного дела № 02–29, — это иллюстрация того, что отношение к самому факту наличия боевого оружия в личном пользовании у граждан в то время ещё вполне спокойное.

То, что в разрешительных документах пистолеты названы револьверами, не является ошибкой: такой тип оружия в специальной литературе относился именно к револьверам (цит. по: Сведения из области военного дела за границей. Издание штаба Варшавского военного округа. 1909. — Авт.).

Так что особого внимания на сотни наградных и служебных пистолетов и револьверов в частном владении компетентные органы пока не обращают.

Правда, в Уголовном кодексе РСФСР, принятом 26 мая 1922 года на 3-й сессии IX съезда Советов, уже была специальная глава VIII «Нарушение правил, охраняющих народное здравие, общественную безопасность и публичный порядок», которая включала в себя ст. 93, которой предусматривалась ответственность за незаконное изготовление, приобретение, хранение и сбыт взрывчатых веществ или снарядов без соответствующего разрешения, а также ст. 182 «Хранение огнестрельного и холодного оружия без разрешения». Однако предусмотренное наказание в виде 6 месяцев исправительных работ или штрафа до 1000 рублей с конфискацией запрещённых к обороту предметов применялось довольно редко и вряд ли могло остановить гражданина перед искушением вооружиться, особенно в условиях разгула уличного бандитизма.

После принятия Всероссийской центральной избирательной комиссией РСФСР постановления от 16 октября 1924 года «О дополнениях и изменениях Уголовного кодекса РСФСР» (СУ РСФСР № 79. 1924) подобные нарушения и вовсе оказались декриминализированными и виновные в нарушениях теперь подвергались только административному взысканию. Однако, несмотря на такой либерализм, нехарактерный для органов государственной власти, приказом ОГПУ СССР от 29 декабря 1924 года № 452/146 была утверждена ведомственная инструкция «О порядке приобретения, ношения и хранения огнестрельного и холодного оружия и патронов к нему», в которой определялись категории граждан, которые имели на это право. К ним были отнесены:

— члены РКП(б) и РКСМ;

— ответственные работники государственных, общественных и профессиональных учреждений и организаций;

— сотрудники государственных, общественных и профессиональных учреждений и организаций при исполнении служебных обязанностей, если оружие требовалось им по роду занимаемой должности;

— остальные граждане, которым по тем или иным причинам оно требовалось.

По всей видимости, беспартийный профессиональный литератор В. В. Маяковский относился к последней категории «остальных граждан»

Да и позднее, несмотря на вводимые дополнительные ограничения, полностью разоружить население страны так и не удалось. И дело здесь было не только в том, что граждане категорически отказывалось сдавать имеющееся на руках «стволы», совершенно отчётливо сознавая, что в деле защиты личности и собственного имущества они могут рассчитывать только на себя, просто для многих участников боёв винтовка, револьвер, шашка или кортик были не столько памятью, сколько символами определённого социального статуса. Например, ещё во время Гражданской войны было принято несколько декретов о почётном оружии, которым ВЦИК награждал за особые боевые отличия. К нему относились «шашка (кортик) с вызолоченным эфесом, с наложенным на эфес знаком ордена „Красного Знамени“ и револьвер, на рукояти которого прикрепляется орден „Красного Знамени“ и серебряная накладка с надписью: „Честному воину Рабоче-Крестьянской Красной Армии (или Флота) от Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР 19… года“». К тому же командование РККА, по вполне понятным причинам, было лояльно и к получившей широкое распространение среди красных командиров «из бывших» практике ношения «георгиевских» и «анненских» шашек и сабель, полученных «за храбрость» при царском режиме, разве что императорский вензель на эфесе награждённому полагалось сбить…

Впрочем, Владимир Маяковский не был членом РКП(б) и удостоверения сотрудника ОГПУ, в отличие от своих близких друзей Бриков, тоже не имел, да и до убийства коммунистом Леонидом Николаевым С. М. Кирова — «Мироныча» — из револьвера системы «Нагана» № 24778, радикально изменившего отношение к этому вопросу, было ещё почти четыре с половиной года.

Несмотря на большое количество материалов и статей о последних днях Маяковского и трагедии, произошедшей в «комнате-лодочке», у исследователей его творчества до сих пор нет определённого ответа на вопросы: что же там всё-таки произошло и, самое главное, почему?

Попытки объяснить трагический жизненный финал поэта ещё будут предприниматься в сотнях книг и журналистских материалах. Дадим же их авторам право на собственное, иногда совершенно фантастическое, мнение.

Ещё 17 апреля 1930 года, в день похорон Маяковского, в экстренном совместном выпуске «Литературной газеты» и «Комсомольской правды» появилась статья Михаила Кольцова, озаглавленная «Что случилось», где было сказано: «…Руки прочь от Маяковского, прочь руки всех, кто посмеет исказить его облик, эксплуатируя акт самоубийства, проводя тонюсенькие параллели, делая ехидные выводы (…) Вы скажете — Есенин? Есенин — другое дело. Задолго выбитый из седла, лишённый социальной базы, растерянный и опустившийся, он обречённо шёл к неизбежному концу, он выдохся в петле безвыходных противоречий. (…) Нельзя с настоящего полноценного Маяковского спрашивать за самоубийство. Стрелял кто-то другой, случайный, временно завладевший ослабленной психикой поэта — общественника и революционера. Мы, современники, друзья Маяковского, требуем зарегистрировать это показание…». (Литературная газета. Комсомольская правда. Совместный выпуск. 17 апреля 1930 года.)

Говоря современным языком, известный журналист просил рассматривать свою статью в профильной писательской газете в качестве заявления о совершённом заказном убийстве знаменитого поэта. Значительно позднее, в 1970 году, следуя этой версии, другой советский поэт Ярослав Смеляков написал статью «Я обвиняю», которая, в силу специфики своего содержания, была опубликована только в 2013 году в журнале «Наш современник»: «То, что Маяковский подвергался особенно жестокой, особенно упорной травле, объясняется тем, что в нём наиболее ярко сочеталось русское поэтическое начало с проявлением русского революционного размаха. Именно потому антирусские, космополитические и сионистские элементы, объединившись с откровенно контрреволюционными элементами троцкизма, так настойчиво и жестоко преследовали поэта, (курсив авт.) Нет, борьба против Маяковского не была, как полагал Луначарский, каким-то „недоразумением“, „заторы“, которые в таком множестве устраивали на пути поэта издатели, люди, сидевшие в редакциях газет и журналов, и литературные критики, не были случайными. Это была открытая и скрытая борьба против великого русского поэта-коммуниста, и велась она с антиреволюционных, антирусских, космополитических и сионистских позиций. И Троцкий, и более мелкие „выродки типа Лелевича[11]“, как сказал об одном из них И. В. Сталин (Сталин И. В. Собр. соч.; Т. 13. С. 27), сознательно ставили перед собой цель: опорочить Маяковского, подорвать доверие к нему революционного народа и коммунистической партии, подорвать творческие силы поэта, выбить его из рядов активных борцов за социализм». Напомню читателям, что всё это написано в 1970 году!

Или его же цитата:

Как ты выстрелил прямо в сердце,

как ты слабости их поддался,

тот, которого даже Горький

после смерти твоей боялся?

Мы глядим