* * *

Полицейский пистолет системы Маузера под сравнительно маломощный патрон, выбранный Маяковским для самоубийства, был довольно популярной среди начальствующего состава органов госбезопасности моделью. По существующим правилам разрешение, выданное на год, необходимо было регулярно продлевать, но, по неизвестной нам причине, Владимир Владимирович в установленный срок этого не сделал. С учётом того, кто ему подарил боевое оружие, вопросов к поэту не возникало.

По слухам, во время посещения Теодором Драйзером Москвы в 1928 году Маяковский зазвал его к себе в гости, домой, где с гордостью продемонстрировал собственный арсенал[10].

Друзья поэта вспоминали, что он с детства любил оружие, умел с ним обращаться, хорошо стрелял, причём, как переученный левша, делал это с двух рук. Во время многочисленных поездок по стране и на различных выступлениях перед публикой пистолет носился им либо в небольшой коричневой кобуре (Лили Брик называла её «патронтажик»), либо тот просто лежал в кармане пиджака, часто вместе с кастетом: в придачу ко всем своим боевым навыкам, двухметровый атлет Владимир Владимирович постоянно тренировался в секции английского бокса.

В письме к своей младшей сестре Эльзе Лили Брик неожиданно профессионально оценит как сам способ, так и ТТХ орудия самоубийства:

«Стрелялся Володя, как игрок, из совершенно нового, ни разу не стрелянного револьвера; на 50 процентов — осечка. Такая осечка была уже 13 лет назад в Питере. Он во второй раз испытывал судьбу». Здесь же Лили Юрьевна вспоминала о неудачной попытке Маяковского покончить с собой, когда однажды он, измученный её ревностью и показным равнодушием, выстрелил в себя из пистолета, заряженного одним патроном, который, по счастью, дал осечку.

Не осталась в стороне от трагедии Анна Андреевна Ахматова: «Кстати, о самоубийстве — одна моя знакомая, близко знавшая Маяковского до революции, рассказывала, что он всегда любил играть с револьвером. Сколько раз она видела револьвер в его руках — сидит и вертит, пока ему не скажут: „Уберите, спрячьте, это не игрушка, зачем он вам?“ Ответ бывал: „Может пригодиться“». [1,214]

Некоторое время «Маузер» хранился на даче в подмосковном Пушкино, которую Брики вместе со своим старым другом Романом Якобсоном, вплоть до его эмиграции, снимали на лето. Это был довольно просторный двухэтажный дом с хорошо обустроенным участком, где хлебосольные хозяева собирали по выходным большие и шумные компании. Гости были разные, в основном — обычная для того времени сборная из творческой интеллигенции, чекистов и советских чиновников. Практически каждое воскресенье из Москвы приезжали Родченко, Райт, Кушнер, Асеев, Пудовкин, Штеренберг, Лавинский, Кассиль, Кирсанов, Левин. «Одни сидели разговаривали. Другие играли в маджонг, или в городки, или в карты. Володя больше играл, чем разговаривал во все игры. Иногда стрелял из духового ружья». [1.216]

После получения телеграммы Лили о том, что после одной из таких вечеринок дачу обворовали, Владимир Владимирович всерьёз беспокоился о судьбе пистолета — просил её, в том случае, если он всё-таки украден налётчиками, немедленно сообщить об этом в местное отделение ОГПУ Получит ответ телеграммой: «Револьвер цел. Туфли тоже. Если можешь, пришли денежков. Отдыхай. Люблю целую. Твоя Киса».

Ольга Маяковская в письме к матери и старшей сестре по-своему охарактеризует произошедшее: «Не мудрено, что Лилю обокрали, так как у них на 4 человека чуть ли не 10 комнат в 2 этажа, всё раскрыто, много гостей — одним словом, не дача, а какой-то проходной двор. Все кругом видят, как к ним идут всякие разносчики, мороженщики, кормят по 30 человек, — значит, есть с чего, сами не ночуют дома, и прислуга у них новая. Теперь опять Володе забота одеть Лилю или отправить её за границу за шёлковыми чулками (…)». [1,169]

Советская власть пока ещё как-то довольно снисходительно относилась к возможности населения защищать себя самостоятельно. Несмотря на то, что Декрет от 10 декабря 1918 года «О сдаче оружия» обязывал «всё население и все учреждения гражданского ведомства сдать находящиеся у них все исправные и неисправные винтовки, пулемёты и револьверы всех систем, патроны к ним и шашки всякого образца», процесс всеобщего разоружения шёл достаточно вяло. Законодатель специально указывал, что «всё сданное оружие предназначается для Красной Армии». За противодействие требованиям Декрета было предусмотрено уголовное наказание до 10 лет лишения свободы, которое почему-то никого особо не пугало.

Для начала власти использовали зарекомендовавшую себя практику доносительства — это когда предлагалось сообщить в ОГПУ о наличии незарегистрированного «ствола» у соседа за вознаграждение.

В целях поощрения таких сознательных граждан Декрет предписывал «выдавать из средств комиссариатов по военным делам особое вознаграждение тем гражданам, которые обнаружат скрытые предметы указанного оружия… причём, за обнаруженную скрытую винтовку вполне исправного состояния выдавать вознаграждение в размере 600 руб., а за каждую неисправную, нуждающуюся в ремонте, — от 100 до 500 руб., за каждый обнаруженный скрытый пулемёт выдавать вознаграждение вдвое».

При этом имевшиеся ограничения на хранение «огне-стрела» не распространялись на членов РКП(б).

Специальная инструкция, которая появилась вместе с законом, позволяла членам правящей партии сохранить имеющиеся у них в пользовании винтовки и револьверы. Лишь в тех случаях, когда у «партийца» была замечена современная 3-линейная винтовка системы С. И. Мосина, например, её могли заменить на менее продвинутый образец. Поэтому первое время после принятия закона партийный билет являлся одновременно и формальным разрешением на хранение и ношение боевого оружия: «В течение 2-х недель со дня опубликования этого декрета право на хранение оружия членам Российской Коммунистической Партии дают членские партийные билеты; по истечении этого срока действительны только вновь выдаваемые соответственные удостоверения».

Летом 1920 года СНК РСФСР выпустил новый декрет «О выдаче, хранении и обращении с огнестрельным оружием», который запрещал теперь не только его незаконное хранение, но и преследовал за хулиганство в виде стрельбы в воздух «скуки ради», беспричинную пальбу военнослужащих, находящихся в карауле, или постовых милиционеров, а также небрежное обращение с оружием его владельцев. Отдельная статья запрещала пугать мирное население: «лиц, виновных в прицеливании на улице и вообще во всяком месте, где может быть опасность для других лиц, хотя бы выстрела и не последовало, привлекать в административном порядке и карать заключением в концентрационном лагере до трех месяцев».

Согласно милицейским сводкам, в 1920-х — 30-х годах на руках у гражданского населения находится гигантское количество стрелкового оружия, как официального, так и нелегального, особенно в сельской местности.

В соответствии со ст. 56 Гражданского кодекса РСФСР (редакция от 20.12.1926): «оружие и воинское снаряжение, взрывчатые вещества, спиртосодержащие вещества свыше установленной крепости и сильнодействующие яды могут находиться в частном обладании лишь с разрешения подлежащих органов власти». Разрешения на хранение пистолетов