И понеслось…

«Представители общественности», к радости тетки Жени, заявились к Веньке домой и дружно пригвоздили его к позорному столбу как «злостного похитителя». В библиотеке провели экстренное производственное собрание. Не поленились даже вызвать мать Веньки, даром что жила она с отчимом отдельно.

На собрании директриса произнесла прочувствованную речь, уверяя, что «только жалость к бедной матери этого человека» помешала ей обратиться в милицию, завести уголовное дело и навсегда испортить Венькину биографию. Мать плакала и просила простить непутевого сына. А выйдя из библиотеки вместе с сыном, долго и горько ругалась, припоминая все его проступки. Завершила она свой монолог требованием исправиться, переходить на заочное, искать «настоящую» работу и «устраиваться в жизни». А в дедовской квартире тетка Женечка «от лица всех проживающих» велела забирать вещи и сматываться – дескать, «у преступников не может быть родного дома»!

Вначале Венька принял ее тираду за обычную злую шутку. Но, когда на следующий день, забрав отрицательный отзыв о практике из библиотеки, усталый и обозленный, он вернулся домой – любимой бабки Марьи Васильевны, единственной его защитницы, не оказалось дома. Вещи его все уже были собраны и уложены в спортивную сумку, стоявшую возле входной двери. А в коридор вышла Женечка с требованием «сдать ключ».

Венька много лет помнил злорадную улыбку на ее лице и серые вихры ее Леника, который подслушивал их разговор из-за двери.

Так и начались в его жизни «огонь и вода», только «медных труб» еще не хватало. Конечно, на улице храбрый Венька не остался. Несколько дней перекантовался у приятелей в общаге, а потом ему бесплатно предложила угол пожилая сотрудница отдела библиографии – единственная, кто поддержал его на том судьбоносном собрании.

Наталья Васильевна вместе с мужем, интеллигентным и эрудированным Владимиром Олеговичем, заведовавшим читальным залом в библиотеке какого-то НИИ, приютили Веньку до окончания вуза. Он и впрямь перевелся на заочное отделение, так что обеспечивал себя сам – уж больно скупым оказался отчим, дядя Валерий. И конечно, самостоятельная жизнь настолько окрылила Веньку, что, едва дождавшись госэкзаменов и диплома, он торжественно сделал предложение Марине – той самой юной маме, с которой сдружился после памятного судилища.

Сказать, что родители Мариночки были в восторге от зятя, – значило сильно преувеличить. Мариночке перевалило за двадцать восемь, а парень только-только окончил институт да еще специальность выбрал какую-то несерьезную – словесник, учитель русского языка и русской литературы! Но дочь, обычно тихая и послушная, на этот раз проявила характер: или он, или никто! Единственной уступкой молодых родителям стал отказ от «широкой» свадьбы. Не хотели Маринкины предки «светить» перед родней нового непрезентабельного зятя. Ответно, правда, и сами сделали уступку – позволили молодым первое время пожить у них «под крылышком». Больше, впрочем, из-за малыша – опасались полностью доверить его непрактичной Марине и – тем более! – несолидному зятю. Какую роль сыграло такое «крылышко» в жизни молодой семьи Малышевых, выяснилось чуть позже. А пока молодожены пребывали в самом «медовом» периоде, а малыш ничего не понимал. Молодая семья, по задумке опытных родителей, должна была «притереться» и «устаканиться». Словом, хотели как лучше. А получилось…

По окончании вуза Веньке предложили очную аспирантуру. Малышев был польщен и горд. Заметили, значит, его фундаментальные знания литературы (почерпнутые в основном из старой дедовской домашней библиотеки), тем более на фоне остальной, довольно туповатой и в основном девчачьей, группы. Ведь он не раз спасал одногруппниц на зачетах, подсказывая факты, не прописанные в их несчастных шпорах! Например, когда преподаватель оговорилась, неразборчиво диктуя название повести Льва Толстого о жеребце – призере породы – по кличке Холстомер. Все наивные девицы записали в точности то, что услышали! Хорошо, хоть одна сообразила уточнить у Веньки, что это за странное прозвище – Толстомер? Может, это самого Толстого так прозвали?

Но вернемся к делу. От очной аспирантуры, конечно, пришлось отказаться – Маринка и так сидела дома, вроде как с ребенком. А безработного аспиранта Малышева не долго терпели бы «старорежимные» женины предки.

Однако и тут поначалу все сложилось замечательно. На Бауманской, где находился иностранный факультет Венькиного вуза, несостоявшемуся аспиранту предложили отличное место – руководителя только-только открытого в районе детского досугового центра. И более того! Прямо рядом с центром выделили молодой семье служебную жилплощадь в коммуналке – бальзам для независимого сердца новоиспеченного главы семейства Малышевых! Маринка поначалу тоже обрадовалась. Уже на следующий день после получения извещения из вуза о зачислении Малышева В. С. в заочную аспирантуру он держал в руках приказ о назначении его директором «Детского досугового центра на Бауманской» с выделением жилплощади в квартире номер такой-то, по улице Баумана, «из маневренного фонда указанного вуза».

Будь Венька поопытнее, не живи они с Мариной с самого рождения в Москве, при родителях, наверняка обратили бы внимание на слово «маневренного». Но тогда им казалось, что две комнаты в коммуналке потому и называются «маневренными», что впоследствии молодая семья сможет рассчитывать на отдельное, не служебное, а свое жилье от заинтересованного института.

В таком радостном настроении – хорошо хоть бабушка Валя, мать Марины, не разрешила «мотать незнамо куда» внука – они вдвоем и явились осматривать новое долгожданное «гнездышко». В деканате их предупредили: комнаты почти полностью обставлены, даже проведены отдельные от соседей водопровод и ванная – просто «живи не хочу»! Так что Венька с женой ринулись поначалу к дому-новостройке, что располагался по соседству. Вошли даже в подъезд – и страшно удивились, что «выделенная им квартира «номер один» в этом доме давно занята домоуправлением! Правда, сердобольная сотрудница, оказавшаяся в выходной на месте, тут же вникла в их проблему и объяснила, что их дом числится на Бауманской улице под литерой «А», а находится прямо через дорогу, рядом с поликлиникой. Домик этот Малышевы видели, но почему-то решили, что это двухэтажное немолодое здание не может быть ничем иным, кроме как заурядной бойлерной. Вот именно к этой «бойлерной» и пришлось возвращаться! Еще на подходе к нелепому двухэтажному уродцу без балконов и подъезда, жалкому на фоне окружавших его новеньких многоэтажек, сердце Веньки предательски дрогнуло. А сердце у человека, как говаривала его любимая бабка Маня, – «вещун»!

Еще больше сжалось его сердце – и теперь уже, видимо, Маринкино – у входа в пресловутый «маневренный фонд». Никакого подъезда в домике не оказалось. Дверь в центре стены, через которую и вошли Малышевы, напоминала черный ход. Именно к ней на небольшую площадку спускалась лестница второго этажа и выходили двери двух квартир на первом. В коммуналке квартиры «два» обитали две одинокие дамы – кажется, вполне приличные. Квартиру «один» им открыл непосредственный сосед – таксист Виктор. Все соседи проживали в «маневренном фонде» временно и так же, как и Малышевы, надеялись на переезд в отдельную квартиру. При этом работали они в самых разных сферах и ждали своей очереди долгие годы – прямо как у Чехова в пьесе «Три сестры». Но обо всем этом Малышевы узнали позже. А пока – вполне любезный, но, по-видимому, чуть поддатый Виктор показал им «места общего пользования», извинился, что «работа – и в выходной работа», – и ушел, объяснив, что дверь за собой ребятам можно просто захлопнуть.