У меня же выходит даже разогнуться. Я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что он притащил меня на кухню.

— Почему мы здесь? — спрашиваю, отдышавшись.

— Босс сказал записать одно видео для твоего отца.

— И что записывать будем? Как я жалобно плачу и прошу отца отдать всё, что у него есть? — ехидно интересуюсь у громилы.

— Ну и язык, — причитает он и, не отвечая мне, устанавливает камеру посреди комнаты, прямо напротив места, куда меня посадил.

Я же стараюсь не шевелиться лишний раз, чтобы снова не затягивать узел. Решаю, что ничего говорить не буду. Папе и так достаточно того, что произошло, так еще и посылать жалобные видео?

Закончив с расстановкой аппаратуры, он устраивается напротив и включает камеру, нажимая ее на паузу.

— Так что говорить, — снова переспрашиваю. — Плакать и умолять отписать вашему Дитмару половину имущества?

Охранник хмыкает.

— Или половину мало? Всё?

— Слушай, закрой рот. Ты должна сказать на камеру, что с тобой обращаются нормально, правда, держат связанной. Ну и подтолкни его к принятию верного решения, — он разводит руками, а я киваю.

Конечно, скажу.

— Всё поняла? Без лишнего героизма, милая, — уточняет он и кивает, нажав на кнопку запуска.

Делаю как можно более жалостливое лицо и говорю:

— Привет, пап. Меня выкрал Дитмар, но ты, наверное, и так это знаешь, — замолкаю и опускаю голову вниз, а после поднимаю ее и продолжаю: — Надери этому сукиному сыну зад! И не вздумай…

Камера выключается, а я замолкаю, чертовски довольная собой. Бритоголовый зло смотрит на меня и выходит из-за штатива камеры.

— Оборзевшая девка. Я же не то просил записать.

— Ну извини, — язвлю. — Я не обязана.

— Зря ты, Карина. Хозяин разрешил быть грубым с тобой. Очень грубым, — он делает пару шагов ко мне. — Знаешь, что это значит? — спрашивает, присаживаясь на корточки рядом.

— Конечно, — киваю и что есть сил поднимаю правую ногу, попадая ею прямо мужчине в пах. — Примерно это.

Он падает на бок, практически сразу. Скулит и произносит пару неприличных слов типа “вот, сука” и “ты поплатишься, тварь”. Не знаю, откуда в крови этот адреналин, но я почему-то не верю в то, что Дитмар дал ему полную свободу. Он будет меня бить? Вот уж вряд ли.

— Ебучая сука, — встав на четвереньки, произносит бритоголовый.

— Я сказала, что хочу поговорить с Дитмаром.

— Блять, — срывается он и, поднявшись на ноги, отвешивает мне пощечину.

От шока моя голова дергается в сторону, а сердце стучит в груди, как бешеное. Чувствую металлический привкус крови во рту и не могу поверить, что он ударил меня. Таково распоряжение? Это означает, что Дитмару не нужно мое согласие? Он будет выбивать из меня то, что нужно, через своих дружков? Чтобы самому не мараться и быть идеальным?

— Ну что? — бритоголовый хватает меня за волосы и оттягивает голову назад, приближая страшное лицо ближе. — Поумнела?

Я лишь киваю, а после плюю кровью в его морду, за что получаю еще одну пощечину и в ту же, мать его сторону. Боль ослепляет меня, но вместе с ней рождается и сопротивление. Я больше не хочу быть послушной. Если меня ждет избиение — пусть. Хотя бы поквитаюсь с ним и выведу эту мразь из себя. Пусть понервничает. А заодно и Дитмар. Бритоголовый замахивается еще раз, но его кто-то останавливает.

— Ты совсем спятил, придурок? — говорит другой голос. — Знаешь, что с нами Дитмар сделает за то, что ты оставил на ее лице?

Охранник игнорирует выпад своего друга и бросается на меня, но тот оттаскивает его со словами:

— Да что с тобой, Бурый, какого хера?

— Она заехала мне по яйцам, я выбью из нее обращение к ее отцу.

Я усмехаюсь. Значит, не разрешено меня трогать? Адреналин в крови зашкаливает, перекрывая страх и обиду. Мысленно я представляю, как Дитмар уже подвесил этого бритоголового под потолком и отчитал за все, что тот сделал.

— Ну что, урод, просчитался? А ведь синяк останется.

Я не знаю, почему так дерзко разговариваю. Насилие порождает насилие? Я знаю, что делаю все это назло, чтобы вывести его. И чтобы быстрее пришел “хозяин” и отомстил. Не знаю, почему так хочется этого. Я зла на Дитмара за то, что он позволил этому случиться, что допустил, чтобы я чувствовала боль. Так ведь не должно быть? Меня должны беречь, если им нужны деньги.

На время меня оставляют одну. Тот охранник, что приходит, уводит бритоголового, но возвращается сам. Осматривает меня, ухватив за подбородок и качает головой.

— Вы попали, да? — дерзко уточняю.

— Послушай, Карина, — угрожающе произносит он. — Бурый не рассчитал силы и был зол. Ты меня не разозлила и я заставлю тебя произнести те слова. Ты же знаешь, что можно сделать больно, не оставляя отметин?

Я только хмыкаю. На мне — нельзя. От малейшего удара на моем теле остается синяк, а при сильном — огромная гематома. Конечно, ему об этом знать не обязательно.

— Совсем не страшно?

— Дитмар узнает и ты получишь вслед за лысым.

Пожимаю плечами и чувствую, как узел сжимается на руках. Они затекли и ужасно покалывают.

— Может, развяжешь? — уточняю. — Там кровоподтеки уже.

— Ты сама виновата. Тебе же сказали, что за узел?

Я вскидываю голову и осматриваю того, кто пришел вместо лысого. Он немного другой и выглядит вовсе не так угрожающе, хотя взгляд, конечно, скользкий, неприятный и дико страшный. На его правой скуле красуется огромный рубец, а под глазом с другой стороны еще один шрам. У него коротко остриженные волосы, сбоку даже вырезан какой-то узор, значение которого мне неизвестно.

— Давай по-хорошему, Карина. Ты говоришь, что нужно, я не причиняю тебе боль.

— Давай, — киваю. — Ты знаешь, что любое твое касание ко мне будет известно Дитмару?

— Думаешь, он поверит тебе?

— Вы идиоты? — уточняю. — Он узнает это по моему телу. Он ведь успел все изучить. Он и сам синяков наставил, но от вас точно терпеть не будет.

Мужчина неожиданно достает скотч и заклеивает им мне рот. Мне даже смешно. Два здоровых мужика, а не смогли справиться с одной хрупкой девочкой. Он включает камеру, чтобы снять меня, но я понимаю, что не выгляжу испуганной или забитой, да и я уверена, что щека опухла. У них ничего не получается и это веселит меня. Я хочу, чтобы пришел Дитмар. И увидел все, что они сделали.



Охранники все-таки находят способ отыграться на мне. Меня оставляют сидеть на стуле почти весь день, только выводят в туалет, а ближе к вечеру приносят еду. Для этого сдирают скотч с моего лица и подвигают стул вместе со мной к столу.