– Не беда! – быстро нашелся тот. – Моя жена всегда встает в это время. Она нам просигналит. Вот только какой бы сигнал придумать, чтобы все услышали?

И тут будто взрыв взорвался в доме. Дом тряхнуло так, что стекла посыпались. А заодно со стеклами вылетел один из командиров, орлом сидевший на подоконнике штаб-квартиры.

– Это сигнал! – крикнул Меринов. – Отставить выступление в шесть, ноль-ноль. Атакуем немедленно!.. Вера, где мои сандали?

А произошло следующее.

Ночной воздушный патруль, пролетавший над небезызвестным домом, заметил неладное. Прожектор вертолета выхватил на миг на одном балконе нагло желтеющие цветы. Это был второй этаж того же подъезда, где проживал Меринов. Это была квартира Саши Краузе.

Стоп – машина! Мишка, видишь балкон?.. Бери его на абордаж! И вертолет снизился и завис, прислонившись боком к решетке балкона. Милицейский высунулся оттуда и большими садовыми ножницами срезал злаки, покидав их в кабину.

По тому, насколько быстро и виртуозно ребята произвели стрижку и абордаж, можно было заключить, что это занятие для них не внове. И действительно, уже многим любителям балконных урожаев остались одни корешки. А многие даже и не поняли, откуда, что называется, дует ветер, хотя во время стрижки находились дома. Настолько бесшумно, почти неслышно, как холодильник, работали пропеллеры. И грешили на соседей неудачливые мичуринцы.

Саше Краузе удавалось долго сохранять подсолнухи благодаря тому, что он их покрасил в красный цвет. Но тут как назло прошел дождь, и всю акварель смыло. Случись это днем, Саша быстро бы исправил положенье, как уже бывало не раз. Но в этот раз и дождь, и вертолет застали Сашу во сне.

Саша проснулся оттого, что на его лицо садились какие-то «насекомые». По комнате носился ветер. Поднятая им в воздух лузга, как мошкара, летала. Ветер дул из распахнутой двери балкона. Казалось, он светился ослепительным светом. Это был ветер света. Или свет ветра. Как хотите. Саша подошел к окну, взглянул между штор и… все увидел. Как последнюю надежду, срезали последний подсолнух ненавистные ножницы. Саша метнулся по комнате и вытащил из-под кровати гранатомет РПГ-7. Вертолет уже отчаливал, когда грянул выстрел. Повскакивавшие жильцы взглянули в окна. Перед домом валялись горевшие обломки. Началась паника.

Увидев, что проклятая "стрекоза" вспыхнула и стала падать, Саша Краузе хотел проследить ее паденье и кинулся было к решетке балкона. Но сзади, из глубины комнаты послышался крик жены. Газя стояла на коленях перед лежащим на полу сыном. Как вертолет, упало сердце у Саши. Он подбежал и все понял. В пылу мести он не заметил, что сзади к нему приблизился сын. Малый сгорал от любопытства: что это за штуковина у его отца и что отец собирается делать?.. Горячий воздух, ударивший из сопла гранатомета, обжег лицо и контузил бедного мальчугана.

14

Харкуны воодушевлено бросились в атаку. Многим пулеметов не досталось, и бежали кто с чем: кто с кухонным ножом и сковородкой, кто с лопатой, а иные потрясали в воздухе огромными дубинами. Как верхом на мамонте, ехали на танке первобытные люди. Кричали: Ура! За родину! За подсолнухи!

Зрелище было впечатляющим в смысле устрашения. Не потому ли неприятель сдался без боя? Лишь кое-где с его стороны прозвучало несколько робких выстрелов. У стрелявших не выдержали нервы, да и то потому, что генерал Гулыба стоял над их душой. Как наскипидаренный, бегал генерал, размахивая пистолетом и крича: Огонь! Но солдаты дружно сказали ему: нет! Харкунов много, значит, они – народ. Мы не станем стрелять в свой народ. Да где вы видите народ?! Посмотрите, разве это люди! – спорил Гулыба. Но солдаты уже сложили оружие.

Так же поступили и милицейские. Правда, эти действовали согласно приказу. Им приказал разоружиться сам их начальник – комиссар милиции Джон Сидоров. Взгляд комиссара на харкунов отличался от взгляда генерала Гулыбы. Какие ни есть, а еще пока люди! – решил комиссар и, отдав приказ, ушел к себе в кабинет.

Телефонные трели раздались в кабинете.

– Сидоров на проводе!

– Комиссар, здесь Лоренцо. Препарат готов.

– Какой препарат?.. Ах да… антиподсолнух.

– Я дал ему кодовое название ЛПП (Лоренцо против подсолнуха), – сказал доктор.

– Хорошо, – сказал комиссар…

Между тем харкуны разбежались так, что не могли остановиться. По инерции несло их. Не удовлетворила их легкость победы. Как же так? Держать в руках оружие и не воспользоваться им. Не бросить гранату, не пустить в ход дубину. Да оружие само начинает бросаться, само пускается в танец! И порезвились повстанцы. Так, что и сами пострадали, не разбирая в пылу пальбы, где свой, где чужой.

Особенно хотелось им добраться до правительства. Но мэр, видя, что от этого народа всего можно ожидать, опередил события с помощью быстрой, как ракета, пули. И только зубами клацнули грызуны. Правда, попытались они отвести душу на трупе, пиная, плюя и мочась на него. Но дерзко хохотало над ними мертвое тело: что, инсургенты, выкусили!

Больше повезло харкунам с комиссаром милиции. Бедный, бедный Джон Сидоров! И зачем он взял себе за привычку начинать телефонный разговор с фразы: Сидоров на проводе! Вот и накаркал себе судьбу. На телефонном проводе повесили его проклятые наркоманы.

Не сладко пришлось и генералу Гулыбе. Своей горькой заразой принялись его потчевать харкуны. Ничего не жалели для столь важного лица, и горстями запихивали семечки ему в рот. Жевал генерал угощенье вместе с шелухой, а по щекам его, как Ленин с горки, катились гороховые слезы. И подошел к Гулыбе Меринов и сорвал с него погоны. И засунув их себе под маечные лямки, генералом ходил Меринов, поплевывая.

Массовым походом в кинотеатры отпраздновали мериновцы свою победу. От пуза поржали они там. Там крутились овсяные картины, такие как "Мешковатый рейс", "Веселые семки", "Они сражались за желтую родинку".

15

Прошло совсем немного времени.

Город осенила осень. Ветер перекатывал по бульварам и проспектам опавшую листву. Вместе с листвой летела лузга и текли фекалии. Канализация окончательно вышла из строя. Впрочем, не только канализация. Все вышло из строя. Все теперь существовало при другом строе.

Местами валялись обрывки листовок, напечатанных еще при старом режиме и толкующих о вреде употребления семечек.

Холодало. Горожане мерзли в своих не отапливаемых квартирах. Поэтому скучивались они возле костров на улицах и площадях. На растопку шла мебель. А подросший огонь, способный жрать все подряд, кормили автомобильными шинами. Черный дым, как Веселый Роджер, колыхался над городом. Дома прокоптились, как африканцы. А иные дома и совсем сгорели, потому что их