рот набрал?.. Значит, не надо. – Водитель оглянулся на своего напарника. – Поехали дальше…

А-а, была – не была, не выдержал Саша. Один раз отпустили, авось, отпустят и в другой! Да и где они меня повезут? Не в цистерне же!

– Стой! – крикнул он. – Покажи.

– Что?

– Товар покажи.

– Давай тару. Куда тебе? – Водитель вылез из кабины.

– Вот мешок.

– Колян, полсотни качни, – сказал водитель напарнику, смерив мешок взглядом и сунув в него кишку навроде пожарной. Мягко загудел мотор, кишка ожила, и из цистерны полилось такое родное, нет, не шуршанье – музыка сладчайшая. Лицо Саши застыло в блаженной мине: приятно уху! Не прошла и минута, мешок надулся.

– Ровно пятьдесят. Счетчик как в аптеке! – заметил водитель.

– Электро-о-ника! – восхищался Саша.

Своя ноша не тянет. Легко нес ее Саша, покачиваясь от удовольствия. Иногда он выпрямлялся, бережно опускал ее на асфальт, облизывал с губ сладкий пот, и в отсвете фонаря сверкала его счастливая железная улыбка (верхний ряд зубов был искусственным), улыбка щелкунчика.

Все-таки повезло! – думал Саша. Хотя все деньги выложил, но зато теперь хватит надолго. А там, глядишь, и свои подсолнухи на балконе подрастут!.. Вот только менты могут нагрянуть. Тут Сашина улыбка заржавела. Где бы спрятать семки?.. А вскрою-ка я пол! Под полом они ни фига не найдут?

Уже к дому подходил Саша, когда что-то твердое и холодное больно уперлось в его висок. И кто-то спросил его, ласково так спросил: жись али мешок? Будто девушка подкралась сзади и закрыла нежными ладонями глаза: угадай, мол, кто? Лена? Газя? Соломея?.. Пистолет Макарова! – угадал Саша. И как бы смущенный тем, что он узнан, ретировался от виска пистолет. Саша повернул голову. Перед ним стояли два жлоба. Что они сегодня все парами! – подумалось ему. А жлоб с "пушкой", тот, что поменьше, сказал:

– Правильно. А теперь передай мешок моему приятелю. Видишь, как он хочет тебе помочь. (Второй жлоб прямо рвал ношу из рук.) А то чего, думаем, мужик мучается, не дотащит еще!

– Да спасибо, ребята, я не устал! Своя ноша не тянет.

– Так то СВОЯ!.. Ты почувствовал, как она резко прибавила в весе? Вон у тебя ноги подкосились.

Саша, теряя мешок и поняв, что отшутиться не удастся, решил схватиться за последнюю соломинку, которая, впрочем, весила двадцать пять килограмм.

– Ребята, подождите, я согласен. Давайте разделим поровну. Полмешка вам, полмешка мне.

– Но нас же двое! И посмотри, какие мы большие! – усмехнулся жлоб поменьше. – А-я-яй, нехорошо…

– Да что ты с ним говоришь! – вышел из себя жлоб покрупнее (а может, напротив, стал самим собой). – Стукни ему по кумполу этой штукой, которой Макаров телят пасет.

– Не горячись, Жора! Товарищ прав. Мы же не бандиты какие-нибудь, и экспроприируем только излишки… чтобы не попортились!

С этими словами жлоб открыл мешок и, черпая горстью, наполнил семечками Сашины карманы.

– Справедливость – прежде всего! – сказал он.

Страшно матерился Саша, когда налетчики скрылись из виду. Хотелось выть от собственного бессилия. Обида была еще горше оттого, что семечки забрала не милиция, а такие же, как он сам, щелкунчики.

8

Рядовой милицейский по фамилии Худи патрулировал свой район. Вечерело. Небесный шар, еще недавно белый от злости, постепенно успокаивался и скатывался в лузу горизонта. Чтобы семки там лузгать. Знал: ждут они его там, в мешочке, черненькие.

Жара спала. Но это не имело для прохожих большого значения, потому что они находились все время в тени. Дома стояли по колено (или по пояс, смотря на этажность) в зелени. Каждый двор был одновременно сквером. А со стороны улиц дома ограждались от проезжей части роскошными аллеями.

По дворам и аллеям бродя, нес рядовой Худи дежурство.

Был доволен своей службой Худи. Обладая хорошей памятью, он наизусть затвердил букву инструкций, а следовательно, не терялся ни в какой обстановке и всегда знал, что делать. Начальство ценит исполнительность и рвение, и у Худи не было нареканий. Прибавьте сюда молодость, полную здоровья и одетую в красивую форму (белая рубашка оттенялась черными – галстуком, дубинкой на руке и пистолетом на животе, воткнутым за ремень), и вы поймете, почему с лица Худи не сходила улыбка. И она вызывала ответную у прохожих пригожих девушек.

И вдруг эта обаятельная улыбка застегнулась на "молнию" губ. Худи, сидя на скамейке, увидел подозрительную личность. Чем личность подозрительна, Худи бы объяснить затруднился. Но показалось ему, что перед ним прогуливается любитель семечек. Он вспомнил слова лейтенанта Уткина, проводившего инструктаж: "Харкун прежде всего бросается в глаза своим грязным, неряшливым видом". Однако мужчина, заинтересовавший милицейского, был выбрит, причесан. Одежда его была чиста и выглажена. Но даже такая выразительная деталь как галстук не могла ввести Худи в заблужденье. Лента памяти продолжала вращаться в голове человека-магнитофона: "Впрочем, некоторые харкуны, особенно новички в наплевательском деле, еще по инерции следят за собой. Если внешний вид подозреваемого не дает вам в руки улик, проследите за ним. (Тут Худи встал и пошел за господином.) Харкуны не могут долго без своего зелья, и очень скоро при верности ваших предположений ваш подопечный начнет плеваться". И действительно, не оставили они за собой и квартала, как подопечный Худи смачно плюнул.

– Стоять! Руки вверх! – крикнул ретивый блюститель порядка и, подбежав к оторопелому господину, обыскал его. Гм!.. Семечек не было. Наверное, только что кончились, подумал Худи. "Несомненной уликой является характерный запах изо рта и темно-коричневый цвет языка".

– А ну дыхни!

Субъект дыхнул. Семечками и не пахло.

– А покажи язык!

Тот показал.

– Ага! – обрадовался Худи. – Коричневый!.. Говори, где ты живешь?

– Да вот в этом доме.

– Тем лучше. Пошли к тебе.

Войдя в квартиру, осмотревшись и не приметив в углах набитых мешков, ласково к хозяину подступил Худи. Давай, мол, дядя, выкладывай, где у тебя семечки. На что вежливый дядя, изобразив на лице сочувственную мину, отвечал, что многое есть в этом доме, но семечек к сожаленью… А известно ли дяде, что он прячет страшный яд и что сам он опасно болен? От верной гибели хотят спасти его добрые люди в лице рядового Худи. О! Дядя весьма тронут заботой о нем, но относительно своей болезни он в полном недоумении. Тогда Худи обиделся: ах ты хитрая бестия! А с виду такой приличный господин… Погоди же, я отмою тебя в чистой воде. И принялся отмывать Худи черное золото подсолнухов. Но не намыл ни грамма, хотя брал пробы везде, где только можно: в ванной и туалете, в шкафах и кладовке, на лоджии и даже внутри рояля.

Наконец,