Маргарита взялась за полотенце, остановила Наталью и спросила, поймав ее взгляд:

– Что делать, Наташка? Что теперь делать?!

Лицо у Натальи, мгновение назад напряженное, словно бы деревянное, ожило, высветлилось, и она изо всей силы, чувствительно, так что Маргарита вскрикнула, врезала ей ладонью по ягодице:

– Заставила меня струхнуть, дура такая! – И добавила через паузу, вновь принимаясь вытирать ее: – Знаю я, что делать? Знала бы я!

7

Зачем она пошла к Белому дому, спроси ее – Маргарита бы не ответила. Наверное, ее потянула туда память о тех трех августовских днях в девяносто первом. Но, вероятней всего, она бы не пошла, если бы не ее безделье. Которое тянулось с того самого дня, как совершила акт спасения своего любовника с его партнером из бывшей советской госбезопасности. Возвращаться работать с ними – это было исключено, напрочь, и она весь остаток лета и весь сентябрь болталась без всякого дела, с ужасом видя, как тают деньги, начиная сходить с ума от своей подвешенности, и уже посещала, все чаще сверлила сознание мысль: что, идти в школу?

Но прежде чем пойти за направлением в школу, она пошла к Белому дому. Там, около него, уже несколько дней происходило что-то необычное, собирались толпы с плакатами, жгли костры, устраивая ночные дежурства – точно, как тогда, в девяносто первом, потом стали формироваться какие-то военизированные отряды, а накануне вечером, передало телевидение, была попытка штурма телевидения в Останкино, въехали машиной в окно, стреляли, кого-то убили… Маргарита звала пойти к Белому дому Наталью. Та отказалась. У нее назревал-назревал и, наконец, созрел роман с Вадимом, одним из гостей Атланта и Семена Арсеньевича на том несчастном пикнике, везшем ее обратно в Москву, завтра у Натальи было назначено с ним, как она говорила, пиковое свидание, и она хотела выглядеть и чувствовать себя на все сто. А чего и тебе переться туда, сказала она Маргарите. Чего, в самом деле, подумала Маргарита, слушая по телевизору, как бесшеий, постоянно хлюпающий из-за короткой уздечки слюной недавний председатель правительства призывает всех собраться на площади перед зданием Моссовета. К Моссовету ей идти не хотелось. Она пошла утром к Белому дому.

Светловолосую женщину с девочкой лет семи Маргарита заметила, еще только появившись у Белого дома. Вернее, это было не у самого дома, к нему оказалось не пройти, совсем не как в девяносто первом, все оцеплено милицией в бронежилетах, а где-нибудь метрах в четырехстах от него, неподалеку от съезда на мост через Москву-реку, напротив высотного здания трехлистником, в котором сейчас располагалась мэрия. Людей с детьми было немало – мужчины, женщины, кое-кто даже с младенцами в колясках, – но эта женщина выделялась среди них – похоже, она кого-то искала. Переходила от одной группы к другой, металась глазами, всматривалась в лица.

Цепь милиционеров, когда раздался первый выстрел из танка и из окон одного из верхних этажей Белого дома выметнулось облако взрыва, пошла на толпу, оттесняя ее к Садовому кольцу. Парень лет семнадцати, не желая сдвигаться с места, затеял пререкания, его ударили сразу в несколько дубинок, он упал. Ударили еще одного, еще. Толпа заволновалась, пришла в движение. Кто-то побежал. Началась давка. Женщина с девочкой, уже давно исчезнувшая из поля зрения Маргариты, вруг оказалась рядом с ней. Она уже не держала девочку за руку, а прижимала ее к себе обеими руками и выставляла локти, чтобы девочку никто не задел.

– Ой, Боже, – приговаривала она, – ой, Боже!

– Зачем вы с ребенком сюда, – осуждающе сказала Маргарита, тоже выставляя локти, принимаясь помогать женщине охранять девочку от толчков вокруг.

– Не с кем было оставить, – проговорила женщина.

– Сидели бы дома, – мудро наставила ее Маргарита.

– Я маму искала, – благодаря голосом Маргариту за помощь, сообщила женщина.

– А что такое с мамой? – поинтересовалась Маргарита, вспоминая свою мать. За эти два месяца, что бездельничала, они перестали разговаривать.

– Ой, у меня такая мама! – как бы винясь и сокрушаясь одновременно, воскликнула женщина. – Она ходит сюда их всех кормить. Ей все равно кто – демократы, коммунисты. Ходила в девяносто первом, нынче снова. Куда она делась? С ума схожу, беспокоюсь!

В барабанные перепонки гулко и тяжело ударил новый выстрел, произведенный танком.

Маргарита с женщиной и девочкой уже выбрались из толпы и шли по Садовому в сторону Смоленской площади. Это был уже третий выстрел, и так сильно он ударил в барабанные перепонки – они как раз проходили мимо арки в доме, и звук от него прикатился к ним, не задержанный никаким препятствием.

На стене дома рядом с аркой, прикрытый алюминиево-стеклянным квадратным кожухом, висел таксофон. Маргарита достала из сумочки жетон.

– Может быть, позвоните маме еще раз?

– Ой, да! – схватила у нее жетон женщина.

Маргарита осталась стоять на тротуаре с девочкой.

– Тебя как зовут? – спросила девочка.

Она была довольно непосредственной. Ребенок, растущий среди взрослых и привыкший к ним.

Маргарита назвалась.

– А меня Алисой, – сообщила девочка. – Маму Полиной. Папу Артемом. Папа меня зовет Лисой. Хотя меня еще можно звать Алей.

Да уж не Лиса, это точно, подумалось Маргарите.

– Мама! – закричала от таксофона, глядя на них невидящими глазами, женщина. – Мамочка!..

Она дозвонилась, мать ее была дома.

– А кто у тебя папа? – спросила Маргарита девочку, чтобы поддержать разговор.

– Он демократ, – с серьезным видом произнесла Алиса.

– Кто-кто? – Маргарита не смогла удержать смешка.

– Демократ, – с прежней серьезностью ответила ей Алиса. – Он сейчас в команде у Ельцина, помогает устанавливать демократию.

– А-а, – протянула Маргарита. Как отреагировать по-другому, она не представляла.

– Да, он сидит в кабинете, который при коммунистах занимал самый страшный человек, – заявила Алиса.

Маргарита хотела погадать, кого могла иметь в виду девочка, мелькнула мысль о Берии, но тут же, юркая и скользкая, как змейка, несколько даже ядовитая, словно змейка была какой-нибудь гадюкой, другая мысль вытеснила мысль о Берии из головы.

– А он очень большой человек, твой папа, да? – спросила она Алису.

– Он в ранге министра, – с осознанием важности отцовской должности ответствовала ей та.

Ого, прошибло Маргариту. Хотя, конечно, девочка спокойно могла что-то путать.

Мать девочки повесила трубку и выступила из-под алюминиево-стеклянного кожуха.

– Дома! – всплеснула она руками. – Приехала в шесть утра с первым транспортом и отключила телефон, чтобы спать. Никогда в жизни не отключала, тут отключила! Только что поднялась, не имела даже понятия, что здесь сейчас происходит.