в телефонном справочнике много людей с такой фамилией. У миссис Тревор в кабинете должен быть.

Когда Джин постучала в открытую дверь, секретарша разговаривала по телефону, одновременно крутя ручку разогнавшейся вовсю копировальной машины. Не прерывая своих занятий, она движением подбородка пригласила Джин зайти.

– Полагаю, кое-какие расходы мы могли бы взять на себя, – говорила она. – Хотя другие кандидаты поступают из мест подальше и ничего не просят.

Воздух был тяжелым от запаха спирта; Джин почувствовала, как он щиплет ей глаза. Мисс Тревор продолжала мучить ротатор, пока последний лист со смазанными фиолетовыми буквами не выскочил на лоток.

На столе в беспорядке громоздились книги, конторские книги, картонные папки. Но несмотря на это, произнеся: “Да, хорошо, давайте я запишу ваши данные”, она стала беспомощно шарить по столу, ища чем бы или на чем бы записать, пока Джин не предложила ей свои блокнот и ручку.

Покончив со звонившим и расправив юбку, которая порядком перекрутилась во время ее трудов, она переключила внимание на Джин.

– У вас есть местный телефонный справочник? – спросила Джин.

– Где-то был, – ответила мисс Тревор, окинув заваленный стол тоскливым взором. – Обычно здесь не так, – доверительно сообщила она, понизив голос. – Завтра явится уйма соискателей, а я только что переехала из другого кабинета. Всё вверх дном.

– Я не буду путаться у вас под ногами, – пообещала Джин. – Пытаюсь разыскать одну женщину, которая тут работала, когда это еще была частная клиника. Надеюсь, она не переехала.

Секретарша нырнула под стол и вновь появилась на поверхности с торжествующим видом, зажав в руке тонкую желтую брошюру.

– Знала же, что она где-то тут. Кто вам нужен? Господи, ну и мелкий шрифт.

Ее неуверенность перед лицом простейших административных задач выглядела даже обезоруживающей.

– Хафьярд, – сказала она. – Таких наверняка немного.

Мисс Тревор перестала рыться в справочнике.

– Элис Хафьярд? Я и сама могу сказать, где она живет.

– Вы с ней знакомы?

– Она подруга моей матери. Живет на Уикфилд-драйв в угловом доме. Можно пешком дойти – не больше мили отсюда.

– Она работала в лечебнице Святой Цецилии старшей медсестрой?

– Да, верно. Проработала здесь всю войну и потом, пока больницу не закрыли.

– Может, вы знаете еще кого-нибудь, кто здесь работал сразу после войны?

Мисс Тревор покачала головой.

– Нет. Я не имела никакого отношения к этому месту, пока здание не перешло к школе. С Элис я знакома только потому, что она дружила с матерью. После смерти матери я первое время ее навещала, а потом перестала. Думаю, она обрадуется гостям. Жизнь у нее была не сахар, но она всегда была рада, когда я приходила.

Опять затрезвонил телефон, и Джин удалось выскользнуть, не услышав подробностей несладкой жизни Элис, которые мисс Тревор жаждала ей поведать.

Был полдень, и Джин решила отложить посещение Уикфилд-драйв на более позднее время: бывшая старшая медсестра наверняка строга в отношении приемных часов. Она вернулась на велосипеде в город и уселась на лавочке лицом к пляжу, чтобы съесть свой сэндвич – чеддер и последние остатки прошлогоднего чатни из зеленых помидоров. Его полагалось приготовить, а приготовив – съесть, но никакого удовольствия Джин это не доставляло. Иногда она думала, что ее жизнь измеряется скорее банками для консервирования, чем кофейными ложками.

Внизу, на песке, раскинулись лагерем лежаки и щиты от ветра, ковыляли среди волн малыши, загорали их родители, грелись на солнце старики с закатанными до колен штанами; несколько смельчаков подпрыгивали над волнами. Джин страстно желала к ним присоединиться, но с этим придется подождать.

На ярко-голубом, как и положено в разгар лета, небе не было ни облачка, а прохладный ветер дул как раз в меру. Джин скинула кофту и подставила по-зимнему бледные руки солнцу. К вечеру они порозовеют и начнут чесаться, а треугольник кожи на груди в вырезе открытой блузки станет огненно-красным, но сейчас жара казалась восхитительной и отрадной. Покончив с бутербродом, Джин купила мороженого в кафе на холме. Она и вообще не умела есть аккуратно, а уж это лакомство – прямоугольный кусок ванильного мороженого между двух вафель, быстро тающий и уязвимый со всех сторон, – представляло собой нешуточную задачу. Под удар попала блузка, и Джин пришлось доедать остаток скользкой каши, нагнувшись над урной, чтобы не капало. Есть на людях – чего никогда бы не сделала ее мать, даже если представить себе, что она выйдет из дома, – все еще казалось ей дерзким и бунтарским поступком, что многократно усиливало удовольствие.

Дом номер один по Уикфилд-драйв оказался одноэтажным коттеджем посреди большого углового участка, закрытого от улицы разросшимися кустами лавра и высокими деревьями, при том что у остальных домов на этой улице аккуратные лужайки без ограды сбегали до самого тротуара. Джин по опыту знала, что такое лиственное заграждение, как правило, предвещает определенный уровень обветшания внутри, но, к ее удивлению, за ним скрывался ухоженный сад и домик в идеальном состоянии. Красная плитка порога отполирована и без единой пылинки; окна, затянутые белой сеткой, чистые даже в углах, рамы сияют свежей краской.

Джин застегнула кофту на все пуговицы, чтобы скрыть пятно от мороженого, сняла с головы платок, провела рукой по примятым волосам и нажала кнопку звонка. Он слабо звякнул где-то в глубине дома, и через мгновение дверь открыла седовласая дама, одетая, словно в разгар зимы, в шерстяное платье, халат, толстые чулки и тапочки из овчины. Ее сразу можно было узнать по фотографии из архива Святой Цецилии, и вдобавок в твердом взгляде, остановившемся на Джин, было что-то одновременно властное и успокаивающее, что определенно выдавало в ней старшую медсестру.

– Заходите, я вас ждала, – сказала она и добавила, заметив, как удивилась Джин:

– Я не ясновидящая. Мне позвонила Сьюзен Тревор из школы и предупредила, что вы придете.

Таким образом, представления были бы излишними, и Джин провели вглубь дома в комнату, где надо всем возвышалась горка с фарфоровыми фигурками. Тридцать, а то и сорок кукол уставились на нее стеклянными глазами, еще несколько лежали на столе среди разнообразных тряпок и губок: их, очевидно, мыли. Толстый полосатый кот, воспользовавшись временной отлучкой хозяйки, вспрыгнул на стол и топтал хрупкие кружевные платья, как будто уминал траву.

– А ну слезай, Ферди, негодяй. – Элис шлепком согнала его со стола.

– Вы меня застали в разгар весенней уборки, – сказала она. – Мои девочки чудовищно пылятся.

– Могу себе представить, – ответила Джин, слегка обескураженная таким количеством фарфоровых лиц, обмякших тел и мертвых волос; да и коллекционирование кукол взрослой женщиной показалось ей довольно жалким хобби. Но из вежливости и, возможно, чтобы с лихвой загладить свое инстинктивное отвращение, она склонилась над разложенными на столе куклами, бормоча слова восхищения, и,