Ему выбрали для первой ночевки комнату без окон, с беленными известью стенами, служившую кладовкой. Эту кладовку и переделали быстро в спальню. Белые плотные занавески скрывали мнимое окно, которое, как ему сказали, выходило на мавзолей Адриана. Кровать поставили так, что она должна была перевернуться от первого же движения. Шаплен тем не менее попытался заснуть. В комнатке была еще одна закрытая дверка. Внезапно один из пансионеров вбежал с испуганным видом через эту дверь и тут же исчез со словами: «Не обращай внимания! Я болен! Это пройдет… когда я вернусь домой». Можно догадаться, что мой друг обзавелся плохим соседом! Шутка продолжалась до рассвета, закончившись вместе с ним. Шаплену вернули его настоящую комнату, чудесно расположенную в одной из башенок виллы. Какие же прекрасные полотна он создал, пока жил здесь!

В Риме как раз завершался карнавал с его безумными вакхическими увеселениями. Не столь известный, как венецианский, он был все же не менее веселым. И проходил совсем в другом окружении, более величественном, но и менее для него приспособленном. Мы выехали на огромной повозке, построенной нашими архитекторами и украшенной скульпторами. Весь день напролет мы бросали цветы и конфетти прелестными римлянкам, которые отвечали нам очаровательными улыбками с балконов особняков на Корсо. Несомненно, перед мысленным взором Мишле, когда он сочинял свою блестящую поэтичную «Женщину» и следующую за ней «Любовь», должен был стоять, как в тот день предстал перед нами в реальности, образ такой редкой, поразительной, обольстительной красоты!

Как же изменился с тех пор Рим, где неизменно царило тогда непринужденное оживление! По той самой Корсо прогуливаются теперь отборные итальянские полки, а обрамляющие ее магазины принадлежат в большинстве своем немецким торговцам. О прогресс, вот они, твои блага!

Однажды директор сообщил нам, что Ипполит Фландрен, знаменитый глава религиозного направления в живописи XIX столетия, приехал в Рим накануне и изъявил желание пожать руки пансионерам. Я и не думал, что сорок шесть лет спустя мне придется вспомнить об этом визите в своей речи, которую я произносил как президент Института и Академии изящных искусств:

«На Пинчио, — сказал я, — прямо напротив Французской академии, бил небольшой фонтан в форме античной чаши, его изящные контуры ясно прорисовывались под сенью зеленеющего дуба. Именно здесь великий художник Ипполит Фландрен, возвратившийся в Рим после тридцати двух лет отсутствия, прежде чем войти в храм сложил персты и осенил себя крестным знамением».

Опечаленные искусства, которые он так прославил, облеклись в траур в тот самый момент, когда мы собирались официально поблагодарить его за посещение. Он жил на площади Испании, неподалеку от виллы Медичи, так он сам пожелал. В церкви святого Людовика Французского мы возложили на его гроб венок из веток лавра, собранных в саду виллы Медичи, который он так любил, когда был еще пансионером вместе со своим другом Амбруазом Тома, на который в зените славы приехал взглянуть в последний раз.

Несколько дней спустя Фальгьер, Шаплен и я выехали в Неаполь: в экипаже до Палестрины, пешком до Террачины, до самой границы Понтийских болот, затем снова экипажем до Неаполя.

Глава 6

Вилла Медичи

Какие незабываемые мгновения для молодых людей, переполненных восторгом при виде изысканной живописности деревень, которая сегодня совсем исчезла. Мы поселились в сельской гостинице. Я припоминаю, что ночью мной овладело тревожное чувство, что мой сосед по комнате устроил пожар в жалком домишке. Фальгьер тоже подумал об этом. Чистейшая галлюцинация! Это было всего лишь небо, усеянное сверкающими звездами, что виднелось сквозь дырявую крышу. Когда мы проезжали через лес в Субьяко, до нас донеслись мелодичные вздохи цампоньи (разновидности волынки) местного пастуха, и я тут же записал напев на клочке бумаги, позаимствованном у одного бенедиктинца в соседнем монастыре. Эти такты послужат первыми нотами «Марии Магдалины», священной драмы, о которой я думаю теперь. Я сохранил наброски, сделанные с меня Шапленом в те дни.

Мы поселились в Каса Комби, старом доме, выходящем на набережную Святой Лючии, как это делали с незапамятных времен все пансионеры, приезжавшие в Неаполь, здесь нам выделили комнаты на пятом этаже. Это была старинная постройка с розовой штукатуркой на фасаде, окна украшали лепные статуи, расписанные весьма умело, подобные тем, что мы видели по всей Италии, начиная от Вара.

В просторной комнате стояли три кровати. Что же касается туалетной комнаты и… прочего, то, в соответствии с местным обычаем, они помещались на балконе, куда мы вывешивали наши вещи на просушку. Чтобы путешествовать с большим комфортом, мы заказали в Риме три костюма из белой фланели в широкую голубую полоску.

Bisum teneatis, как говаривал поэт Гораций. Сдержите смех, дети мои. И послушайте для начала об этом забавном приключении.

Едва прибыв в Неаполь, мы сразу же привлекли самое пристальное внимание жандармов-карабинеров. Прохожие тоже смотрели на нас удивленно. Заинтригованные, мы спрашивали себя о причине. И быстро ее установили. Наша хозяйка Мариетта рассказала, что похожие костюмы носят неаполитанские каторжники. Хохот, вызванный этим открытием, побудил нас дополнить сходство. И мы заявились в кафе «Ройяль» на площади Святого Фердинанда, приволакивая правую ногу, как если бы она привыкла тащить на себе галерное ядро.

Первые дни в Неаполе мы провели в музее галереи Бурбонов. Самым чудесным открытием для нас стали руины Геркуланума, Помпей и соседней с ними Стабии, расположенные рядом, одни за другими. Здесь все поражало наше воображение. Какой восторг! Какие непередаваемые чувства!

Между прочим мы вспомнили и об обязательном восхождении на Везувий, клубы дыма над которым заметили издали. Возвратились мы оттуда, держа в руках сгоревшие туфли, с ногами, обернутыми во фланель, купленную в Торре дель Греко.

Обедали мы в Неаполе на берегу моря, на набережной Святой Лючии, прямо напротив нашего дома. За двенадцать Risum teneatis, amici? — Удержитесь ли от смеха, друзья? грани, что по-нашему равнялось восьми су, мы получали отменный суп из устриц, рыбу, жаренную в масле, которое, должно быть, использовали с этой целью уже года два или три, и стакан вина с Капри.

Затем мы совершили прогулки до Кастелламаре в глубине Неаполитанского залива, откуда открывался восхитительный вид, в Сорренто, поросший апельсиновыми деревьями, из-за чего этот город даже имеет в своем гербе ленту в форме короны, сплетенную из апельсиновых листьев. В Сорренто видели дом, где родился знаменитый итальянский поэт Тассо, автор бессмертного «Освобожденного Иерусалима». Фасад наполовину разрушенного здания украшал простой глиняный бюст. Потом поехали в Амальфи, который в прежние времена так оживленно торговал с Востоком, что соперничал даже с Венецией.