Тут вернулся посланный в буфет порученец. Он поставил перед Луковым стакан дымящегося рубинового чая в металлическом подстаканнике с символикой знаменитого страхового общества «Якорь», которое владело этим зданием до 1917 года. Также порученец принёс тарелку с бутербродами. Весь мир для Одиссея сразу сузился до этой тарелки. Он даже не услышал, как спохватившийся хозяин представился ему, назвав своё имя и должность.

Шок от едва не состоявшегося расстрела у молодого человека прошёл, и он снова почувствовал, что ничего не ел за последние сутки. Арестантов в камере кормили только раз в день, причём еду выдавали лишь рано утром. Это могла быть миска бурой водянистой баланды отвратительного вкуса с несколькими кусочками плесневелого хлеба, либо порция гнилой капусты. Легче приходилось тем, кто получал продукты от родственников. Хотя полученную с воли передачу ещё нужно было защитить от уголовников и просто тех, кто посильней и понаглей. Первый месяц после ареста Луков периодически получал от отца передачи. Но затем посылки перестали приходить. Они и до ареста то жили с отцом впроголодь. Всё, что было в квартире ценного – коллекции редких марок и китайского фарфора, одежда, картины, бесценные книги – всё давно было отдано за бесценок спекулянтам в обмен на продукты. Видимо, у отца просто не осталось больше ничего, что имело ценность в глазах барышников.

Смертникам же еда вообще не полагалась. Так что Луков, как завороженный смотрел на предложенную ему еду, и не мог отвести глаз. Он не видел таких деликатесов, наверное, уже больше года. Иногда роскошные продукты из довоенной жизни грезились ему во сне. Но после пробуждения голод становился только острее.

Со временем ему даже стало казаться, что такие экзотические изобретения человечества, как колбаса, масло, сыр, настоящий кофе и белый хлеб существуют только в книгах и далёких странах, навроде Североамериканских Соединённых Штатов, которые вроде и обозначены на картах, только увидеть их своими глазами обычному москвичу вряд ли доведётся.

И вдруг вся эта фантастическая кулинарная роскошь самым захватывающим образом «материализовалась» перед ним на тарелке, которая по удивительному совпадению обладала голубой каёмочкой, как в известном выражении!

При виде аппетитных кусочков колбасы и тонко нарезанных ломтиков сыра Одиссей едва сумел удержать себя от того, чтобы волком не наброситься на еду. Огромного труда стоило молодому человеку справиться с охватившим его волнением. Однако это ему всё же удалось. Да, он был истощён и подавлен, но не сломлен духовно!

Чтобы сохранить чувство собственного достоинства, арестант постарался сделать вид, что не голоден. Тогда хозяин кабинета произнёс с понимающей интонацией старого политкаторжанина:

– Да вы ешьте, Одиссей Гекторович. Не стесняйтесь. Я сам не раз сидел в тюрьмах и знаю, что заключённым не дают колбасу и сыр. Правда, то были царские тюрьмы…

«Можно подумать, что в ваших – большевистских тюрьмах, несчастных узников ими потчуют» – горько усмехнулся про себя Луков.

По настоянию козлебородого Одиссей всё же взял бутерброд. Борясь с искушением сразу проглотить его целиком, – не жуя, он деликатно откусил маленький кусочек, запил несколькими глотками чая. После чего заставил себя положить вожделенную колбасу обратно на тарелочку. Нельзя было давать повод подумать, что его можно купить, пусть даже за масло и ветчину.

Хозяин кабинета продолжил:

– Буду с вами откровенен, товарищ Луков. Молодая советская республика сейчас очень нуждаемся в таких людях как вы. Ведь ваш отец является крупным востоковедом, не так ли? С третьего курса университета вы избрали предметом своего научного интереса, именно тот регион, который нас сейчас очень интересует. Всё верно?

Луков должен был также утвердительно кивнуть, когда козлебородый поинтересовался: действительно ли он свободно говорит на фарси и пенджабском языке.

– Да, ещё я немного владею урду, – скромно добавил Одиссей.

Козлебородый продолжал демонстрировать свою осведомлённость относительно биографии молодого учёного:

– Вы ведь окончили университет с дипломом 1-й степени за научную работу по истории Афганистана. Я очень внимательно прочёл ваши публикации в университетском вестнике за 1912, 1913 и 1914 годы, в них вы даёте очень толковые прогнозы относительно возможного развития событий в Центральной Азии, Афганистане и Индии. Одним словом, вы со своими знаниями и блестящим пониманием ситуации можете принести большую пользу нашему делу. Но прежде чем мы перейдём к сути вопроса, мне необходимо получить ваше принципиальное согласие встать под наши знамёна.

Луков опасливо глядел на козлебородого – тот стоял в полный рост над ним, в то время как Одиссей сидел на стуле, и от этого неравенства позиций, ощущение исходящей от чекиста опасности только усиливалось.

– Видите ли… – немного запинаясь от волнения и от этого злясь на себя, начал Одиссей после некоторого раздумья. – Я кабинетный учёный. Теоретик. А у вас, как я понимаю, организация, которая занимается сугубо практическими делами…

Вторую часть своего ответа арестант закончил уже более уверенно, полностью овладев собой:

– И вообще, я человек не военный. Меня даже в армию не взяли из-за плохого зрения.

Козлебородый язвительно парировал, по-прежнему демонстрируя удивительную осведомленность:

– И всё же в августе 1915 года плохое зрение не помешало вам записаться в кружок военной подготовки, организованный при университете кем-то из ваших патриотически-настроенных коллег. И исправно посещать его почти четыре месяца. Так что не говорите, Христа ради, что ни разу в жизни не держали в руках оружие. Ложь – есть грех.

Одиссей понял, что сам загнал себя в ловушку. Далее юлить и изворачиваться становилось смертельно опасно. Тем не менее, душа его протестовала против того, чтобы идти на службу к власти, чьи верные опричники без санкции прокурора хватают по ночам законопослушных граждан, держат их сколько им вздумается в подвалах своих тюрем, после чего десятками без суда и следствия расстреливают, предварительно по-бандитски заставив раздеться почти донага.

– Неужели из всех светил востоковедческой науки и многоопытных чиновников Министерства иностранных дел вы не нашли никого более опытного, кто согласился бы служить вам? – не удержавшись, съязвил Пётр, хотя и понимал, что жизнь его висит на волоске, и шутить подобным образом в его положении равносильно самоубийству.

Хозяин кабинета потемнел лицом. Он как-то странно посмотрел на молодого человека и, сутулясь, отошел к окну. Некоторое время молча простоял там, наблюдая за кружащей над заснеженными крышами стаей голубей. Было странно, как этих птах ещё не изловили и не съели в голодной Москве.

Луков не отрывал взгляда от немного сгорбленной узкой спины козлебородого. Чувствовалось что при своём надломленном суровыми жизненными испытаниями здоровье, этот человек обладает колоссальной внутренней духовной силой.

Между тем присутствующие в кабинете высокопоставленные чины ВЧК (а), которые до этого момента не вмешивались в разговор, стали давить на несговорчивого арестанта: