Ардов сделал удивленный взгляд.

— Избегал визитов кредиторов, — поторопился объяснить помощник главного редактора. — Некоторые были весьма настойчивы…

— Хм… Как же мне выяснить его место жительства? — озадачился сыщик.

— Может быть, вам посетить салон баронессы фон Зиссен? — неуверенно предположил собеседник.

Ардов опять вопросительно взглянул на него.

— Простите, я думал, вы знаете… — отчего-то смутился Арсений Карлович. — Господин Чептокральский посещали заведение баронессы… Там ищет знакомств пресытившаяся публика…

— Вы сопроводите меня туда?

Интонация получилась, скорее, повелительная, и помощник главного редактора, вздохнув, повиновался.

В роскошно обставленной приемной в особняке на Невском Арсений Карлович о чем-то пошептался с господином распорядителем, и Ардова тут же снабдили карточкой, именовавшей его «почетнымъ гостемъ эротическаго клуба «Храмъ Эроса».

За следующей дверью открылось фойе, декорированное розовым шелком; на стенах висели гравюры в черных резных рамах. Царил полумрак, прогуливались дамы в умопомрачительных туалетах и мужчины в смокингах и сюртуках.

— Очевидно, в залах еще не все готово, — предположил Арсений Карлович. — Здесь декорацию меняют два раза в неделю, привозят из-за границы.

Публика прибывала. Появились верткие старички, мелькнули совсем юные мальчишеские физиономии.

Наконец дверь в дальнем конце фойе распахнулась и оттуда ударил бледно-синий свет. Публика хлынула в открытую дверь.

Ардов вошел вслед за остальными и тут же испытал жгучий стыд. В глубине комнаты вдоль всей стены была выставлена композиция из живых людей, изображавших сцену утонченнейшего парижского разврата. Картина была задрапирована голубой кисеей и подсвечена особыми фонарями, отчего производила впечатление инфернальности. В углу из-под крышки рояля вытекало что-то волнительно-томное. Свет время от времени приглушался, и фигуры за кисеей меняли свои положения.

Несколько десятков налитых кровью глаз, искрящихся безумным блеском, неотрывно следили за меняющими позы обнаженными телами. Раскрасневшиеся потные физиономии выражали высшую степень извращенного сладострастия.

— Мне надо выйти! — шепнул Ардов и выскочил из зала.

— Да-с, на этот раз чересчур откровенно, — смущенно пробормотал Арсений Карлович, увлекая Илью Алексеевича в боковую дверь. — Давайте обождем пока в библиотеке, а потом пройдем прямо в концертный зал.

В библиотеке никого не было. Арсений Карлович призвал колокольчиком прислугу и потребовал ликеру.

— Скажите, вы не приметили каких-нибудь странных типов рядом с Чепторкальским в последние дни? — спросил сыщик, желая как-то отвлечься от увиденного.

— Вокруг него только такие и были, — с осторожной улыбкой ответил молодой человек и слегка развел руки, как бы указывая на окружающую обстановку.

Действительно, куда уж страннее.

— Может быть, военные? — предположил Илья Алексеевич.

Арсений Карлович, подумав, помотал головой.

— Может, с военной выправкой? — не оставлял попыток сыщик.

— С выправкой? Был такой. Появлялся пару раз.

У Ильи Алексеевича защипало в носу, а во рту разлился горьковатый вкус пижмы.

Принесли поднос с графином.

— Не желаете для первого раза несколько одурманиться? — осторожно предложил Арсений Карлович и протянул рюмку. — Нам ведь надо дождаться конца вечера…

Илья Алексеевич проглотил сладковатую жидкость и тут же продолжил:

— Каков он был из себя?

— Крепкий, — помолчав, определил Арсений Карлович и потянул из своей рюмочки. — Как будто вырезан из дерева, покрыт воском и отполирован.

— Лысый? — догадался сыщик.

— Угу, — кивнул собеседник. — И уха нет.

— Уха? — вскрикнул Ардов. — Слева?

— Кажется, слева, — подумав, определил помощник редактора и провел пятерней себе по щеке, показывая, как располагались шрамы у незнакомца.

Раздался серебряный звонок.

— Пойдемте, — сказал Арсений Карлович, — сейчас будет концертное отделение.

Вслед за провожатым Ардов прошел в большой полутемный зал. Его обдал густой сиреневый запах, перед глазами поплыли фиолетовые пятна, сквозь которые проступили звуки арф. Темп постепенно усиливался. Илью Алексеевича обволокла липкая паутина пряного чувства, музыка навевала что-то восточное, острое. Наконец над сценой, убранной живыми цветами, взвился занавес и в зал хлынули волны красного света. На сцену выпорхнули танцовщицы в дезабилье. Начался танец.

Поначалу Илья Алексеевич очаровался гибкими изящными движениями, томной грацией и прелестью страстных порывов. Музыка и действо навевали непонятное возбуждение. Вдруг из-за кулис выскочили четверо мальчиков — совершенно обнаженных. Танцовщицы тут же изогнулись в томном призывном изгибе. Все действие мгновенно нарушилось каким-то цинизмом, пошлостью, отвратительным до тошноты жестом. Как ни красиво было сочетание молодых изящных фигур, от этого сладострастного восточного танца пахнуло чем-то гнусным, бесстыдным, отвратительным.

— Вторая справа, — прошептал Арсений Карлович, указывая на танцовщицу, которая, как он предполагал, могла навещать Чептокральского дома.

Действительно, после окончания концертного отделения Илье Алексеевичу удалось раздобыть у девушки нужный адрес.

— Последние! Последние дни приходят! — подвывая, причитала с утра нищенка на паперти Спаса-на-Сенной. — Вижу черных людей! Будет, будет нашествие… Будут черные люди христианскую кровь пить!

Растолкав зевак, пристав Троекрутов протиснулся к юродивой.

— Ты, мать, зачем народ смущаешь? — добродушно укорил он пророчицу. — Какое еще нашествие? Это ж политика, не твоего бабьего ума дело.

Бросив старухе монетку, Евсей Макарович велел собравшимся разойтись, а сам свернул на Горсткина, к своему участку.

Утро было на редкость уютным, ласковым, припекало солнышко. Пристав весьма удачно отчитался о двойном убийстве в департаменте, представив дело преступлением страсти, и теперь, поставив в храме свечку святому Евсевию, не спеша возвращался на службу, наслаждаясь благолепием и премудрым устроением жизни вокруг. Правда, спозаранку его успел порядком извести нелепейшими подозрениями криминалист Жарков, с чего-то решивший, что смерть Лундышева — результат заговора врагов Отечества. Петр Павлович кричал, размахивал руками и нес сущую околесицу — ругал гарвеевскую броню, сличал характеристики никелевой и хромистой стали и путано распространялся о свойствах водорода. Евсей Макарович насилу угомонил криминалиста, к выходкам которого, по правде сказать, успел попривыкнуть за долгие годы службы: Петр Павлович проявлял слабость к напиткам горячительного свойства, отчего имел наклонность распаляться по ложным поводам.