вязальная спица. В нем, без сомнения, притаился оптический датчик, совсем крошка. Пришлось повозиться, чтобы выковырнуть его из отверстия. Вот тебе и никакой интеллектроники, подумал Дэни, разглядывая на ладони зернышко микроскопической видеокамеры с усиками антенн. Отличное стационарное следящее устройство. Дешево и сердито. Он аккуратно положил датчик на стол, взял тяжелую глиняную тарелку и с размаху расплющил ею интеллектронного шпиона, не заботясь о последствиях. У Дэни было ощущение, что он снова засветил в глаз, и не этому дураку Олафу, а кое-кому повыше.

Несколько минут он стоял, глядя на дверь, ожидая, что сейчас в его комнатушку ворвется Олаф со своими дружками и объяснит наглецу с планеты Сочи, как тому следует себя вести. Вернее, попробуют объяснить. Еще неизвестно, кто кого. Особенно если они поступят как мужчины и обойдутся без всяких подлых штучек вроде парализатора. Ну же, врывайтесь! На этот раз я встречу вас, паршивые скоты, как подобает. Дэни почувствовал, что еще мгновение, и он сам бросится на поиски здоровяка скандинава или любого другого, кто подвернется под горячую руку. Он сгреб остатки оптического датчика и стиснул их в кулаке. В том самом, которым собирался нанести Олафу или кому другому сокрушительный удар.

Скрипнула дверь. Дэни вскинулся, но тут же обмяк. На пороге комнаты стояла Лейла. Теперь на ней вместо облегающего комбинезона был мешковатый костюм колониста, но, как ни странно, он не портил ее фигуры, а наоборот – подчеркивал достоинства и скрывал недостатки. Хотя сейчас Дэни меньше всего думал о несовершенствах этой девушки. Он словно впервые увидел ее. Цвета воронового крыла с металлическим отливом волосы обрамляли округлое смуглое лицо; большие и в то же время чуть раскосые глаза, пухлые, но красиво очерченные губы. Лейла словно была соткана из противоречий – солнце и луна, лед и пламень… Дэни забыл о том, где он находится и как здесь оказался, его рефлекторно сжатый кулак разжался, и смятый оптический датчик беззвучно шлепнулся на пол.

– Я не помешала? – спросила девушка.

– Нет, – выдавил он. – Я только что пообедал и… Не знаю, что мне делать с посудой.

Лейла улыбнулась. Мелькнувшая меж двух карминовых лепестков жемчужно-белая полоска ослепила Дэни, как фотовспышка. Он даже зажмурился. И открыл глаза, когда услышал:

– Нет ничего проще, Дэни. На кухне раковина. В кране горячая вода. Справа бак для пищевых отходов. Слева сушилка для посуды. Вымоешь тарелки и прочее и все поместишь в сушилку. Когда потребуется убрать мусор, – она указала на обломки оптического датчика, – возьмешь в кладовке, что напротив твоей двери, совок и щетку. Мусор тоже выбросишь на кухне, но в бак для непищевых отходов. Он стоит справа от кухонной двери.

– У вас все убирают и моют за собой? – буркнул парень.

– Все без исключения! – ответила она. – Добро пожаловать на Хосту, Дэни! И да благословит тебя Богиня!

Глава четвертая. Маленькая победа

Солнечные деньки в это время года выпадали редко. И когда вечные тучи расходились, открывая голубой прогал прозрачного неба, отчетливо становились видны ослепительно-белые клыки далеких гор на юге, пронзающие зеленую шкуру леса. Вдоль предгорий пролегала полоса земли, что считалась по молчаливому уговору нейтральной. В редких зарослях мелколесья не росли хвойные гиганты, по сравнению с которыми земные секвой и выглядели бы карликами, но именно здесь были расположены передовые посты колонии, тщательно скрытые от постороннего глаза. С главным лагерем колонистов они были связаны узкими – двоим едва разойтись – штреками, высверленными в толще сложенной песчаником горы. Даже для того, чтобы разглядеть посты с ее кососрезанной вершины, нужно было точно знать, куда смотреть.

Высокий старик, что стоял сейчас на самом верху, знал и потому мог легко проследить за передвижениями парней и девушек, назначенных сегодня в охранение. Если бы ему это было интересно. Звали старика Карел Пишта. Он был единственным на Хосте колонистом с ученой степенью доктора ксенобиологии. И в силу этого обстоятельства до недавнего времени – единственным здесь неверующим. Впрочем, по договоренности с Клиром пресвитер Хазред закрывал на это глаза. Ксенобиолог Пишта был гораздо ценнее простого адепта Пишты. Именно он изучал особенности флоры и фауны планеты, определял, какие растения и грибы пригодны здесь в пищу, а чего следует остерегаться, разработал вакцины от большинства местных вирусов и дал рекомендации, как вести себя с дикими животными.

Кстати, именно доктор Пишта настоял на том, что следует выставить постоянные посты у противоположного от лагеря склона горы. Мотивировал он это тем, что оттуда легче наблюдать за естественной средой обитания Хосты, нежели из лагеря, где все время толкутся люди и работают механизмы. Он даже снабдил каждый пост своими хитроумными ксенобиологическими детекторами, показания которых снимал лично. К чудачествам старого ученого в поселении давно привыкли. Его просьбы, равносильные приказам главы колонии, выполняли беспрекословно, безропотно неся дежурство на постах и доставляя из лесу требуемые биологические образцы. Даже к его манере торчать на вершине горы, которую из-за этого прозвали Подзорной Трубой, относились спокойно, хотя и недоумевали, что же он все время пытается с нее высмотреть?

Длинные спутанные волосы Карела Пишты развевались на холодном ветру, который играл клочковатой его бородой и полами неуклюжего плаща, самолично сшитого им из шкуры лиророга. Старик пристально всматривался в горизонт, словно ожидая вражеского нашествия. В каком-то смысле так оно и было, но никто в колонии не знал об этом. Во-первых, потому что старый ученый не желал поднимать паники, во-вторых, и сам не был до конца уверен в своих предположениях, а в-третьих, потому что совесть его была в некотором смысле нечиста. Дело в том, что, в отличие от своих коллег по Университету планеты Сочи, откуда он был родом, ксенобиолог Пишта считал, что на Хосте когда-то существовала разумная жизнь, а может быть, есть и до сих пор. Исследование множества образцов, доставленных ему рядовыми колонистами, показало наличие в тканях здешних растений и животных сложных полимерных соединений, которые не могли образоваться в результате естественного отбора.

Самое любопытное заключалось в том, что разум этот имел мало общего с остальной природой планеты и, скорее всего, не стал итогом ее эволюции. Как подозревал доктор Пишта, носители сего разума не были гуманоидами. Так что ответ на вопрос, что именно высматривал чудаковатый старик на вершине Подзорной Трубы, был одновременно и прост, и сложен. Ксенобиолог «высматривал» проявления негуманоидного разума, которые, по его мнению, должны были кардинальным образом отличаться от всего, что происходило в природе Хосты, но он и сам не мог бы сказать, что именно