И все же она завидовала ему. Это был человек, который жил и наслаждался настоящим моментом.

Ее история, связанная с благотворительной деятельно­стью и добрыми делами, казалось бы, должна сиять при сравнении с тем, что поведал он. Но вместо этого она ис­пытала смятение оттого, что, как оказалось, прошедшие годы были лишены настоящей радости. В каком-то смысле именно она прожила бесплодную и никчемную жизнь.

Она могла бы рассказать ему об этом. Об одиночестве и пустоте. О своих планах найти себя через большой проект. Она приблизилась к его выполнению. Доверительность, с которой они вели разговор, воодушевляла обоих. Но все же несколько часов дружбы – это слишком мало. Шум, донес­шийся со стороны подъездной дорожки, положил ей конец.

Данте подошел к окну.

– Это должно быть очень интересным, – сказал он, на­девая сюртук. – Прямо-таки одновременный финиш в за­езде. Вместе появились Шарл и Фартингстоун.

В мгновение ока ее умиротворенность как рукой сняло.

–Я спущусь вниз. Пожалуйста, помогите мне подняться.

– Если вы настаиваете на том, чтобы выйти, я понесу вас, – сказал он и поднял ее на руки.

Она стала было возражать, но было так уютно и покой­но в его объятиях. Она вдруг поняла, что не обнимала ни одного человека с момента смерти матери и ни одного муж­чину за последние десять с лишним лет.

Он нес ее по лестнице вниз. Посетители только что во­шли в гостиную, о чем-то споря. Черные волосы его младшей сестры, рядом с которой находился красавец Дэниел Сент-Джон, были слегка взъе­рошены, ее юное личико выглядело взволнованным. Не­молодое веснушчатое лицо Грегори приобрело пунцовый оттенок в тот момент, когда он пытался выяснить причину их неожиданного появления.

Когда Данте сошел с лестницы, Грегори, как и все при­сутствующие, повернул голову в его сторону. К коттеджу приближалась еще пара лошадей.

– Нет необходимости опускать ее на землю, Дюклерк. Вы можете отнести ее прямо в мою карету, – скомандовал Фартингстоун.

Данте осторожно опустил Флер на кресло.

– Послушайте… – начал Фартингстоун.

– Нет, это вы послушайте. Шарл, спасибо, что ты при­ехала. Мисс Монли ранена и нуждается в уходе и лечении. Что бы ни случилось, Сент-Джон, прошу, не позволяйте Фартингстоуну ее увезти.

Сент-Джон сделал легкий поклон Флер:

– Мы встречались много лет назад, мисс Монли, здесь, в Леклер-Парке.

– Я помню. Спасибо зато, что вы прервали свою поезд­ку в Брайтон.

Шарлотта подбежала к Флер:

– Флер, что вы здесь делаете? Я думала, что вы путе­шествуете по континенту. Вы ранены? Что случилось?

– Ее оцарапала пуля, – сказал Данте.

– Оцарапала? В нее стреляли? В какое место она ранена?

– В заднюю мякоть.

Шарлотта заморгала глазами.

– В заднюю мякоть… Ты имеешь в виду… о Боже! Лицо Грегори сделалось багровым на фоне его седых во­лос.

– Каким образом она была ранена, требует расследо­вания, но ясно одно: Дюклерк содержал ее здесь, и это мо­жет ее скомпрометировать.

– Данте, ты не мог этого сделать! И Флер тоже! Верджила может хватить удар!

– Его замысел очевиден, – насмешливо проговорил Фартингстоун. При этом его бульдожий нос принял скорее комическое, нежели презрительное выражение. – Однако это не сработает, сэр. Сюда едут люди, которые хотят вас видеть. А моя падчерица не в своем уме и не может отве­чать за ваше бесчестное обращение с ней. Теперь о ней по­забочусь я сам.

– Моя честь – это забота моя, а не мистера Фартингстоуна, – сказала Флер, игнорируя отчима и обращаясь к Шарлотте и Дэниелу, которые были теперь ее единственной надеждой. – Ваш брат оказал мне помощь и защитил меня. Прошу вас послушаться его и отказать мистеру Фартингстоуну в его требованиях. Он не имеет никаких законных прав на меня. Я не поеду с ним по доб­рой воле.

Дверь коттеджа оставалась открытой. На пороге появи­лись два громадных, вульгарного вида мужчины.

– Ну вот, салон полон, – заметил Данте. – Вы не су­дебные приставы мистера Томпсона?

– Именно, – пробормотал один из них. – Сейчас вы без всяких фокусов отправитесь с нами, мистер Дюклерк. Не надо никаких штучек.

– Их не будет, обещаю вам. Могу я вас спросить, ка­ким образом вы меня разыскали?

– До Лондона дошел слух в эту ночь. Мы мчались сюда что есть духу. Обратный путь долог, так что не будем терять время.

– Данте, что это значит? – воскликнула Шарлотта.

– Рука судьбы, дорогая сестренка. – Он повернулся к Сент-Джону: – Я оставляю мисс Монли на вас. Ей нельзя путешествовать, а ее жалобы на Фартингстоуна вполне обо­снованны. Обещайте мне, что вы хотя бы выслушаете ее.

– Она будет в полной безопасности. – Дэниел много­значительно посмотрел на судебных приставов. – Позволь мне уладить твое дело, Дюклерк.

– Нет. Сумма такова, что мне никогда не расплатиться.

Флер догадывалась о том, какое будущее ждет Данте.

– Мистер Сент-Джон, у Данте нет лошади. Они заста­вят его идти до Лондона пешком.

– Остановитесь у конюшен и возьмите для него ло­шадь, – сказал Сент-Джон приставам. – Я договорюсь с Леклером. .

– Данте! – отчаянным шепотом подозвала его Флер.

Он наклонился к ней:

– Сент-Джон присмотрит за вами теперь, Флер. Он не такой строгий, как кажется. Расскажите ему и Шарлотте все, что вы поведали мне.

– Я не об этом. Эти люди… Сколько вы должны, Данте?

Он поднес ее руку к своим губам.

– Постыдно высокую сумму. Даже не пытайтесь пред­лагать. Я никогда не просил у друзей и, уж онечно, не при­му ни пенни от женщины.

– Но это моя вина!

– Нет, Флер, вина моя, и только моя.

И с присущей ему элегантностью покинул коттедж.

Флер вышла из кареты Дэниела Сент-Джона и в сопро­вождении слуги направилась к входной двери тюрьмы.

Было одно немаловажное удобство для двадцатидевя­тилетней женщины, оставшейся в девицах и посвятившей себя благотворительной деятельности. Когда ты говоришь маленькую ложь, люди тебе верят. Мистер Сент-Джон и его жена Диана думали, что она собирается посетить собрание, которое планирует открыть новую школу для рабочих.

Флер знала все о лондонских тюрьмах. Она поддержи­вала таких реформаторов, как Элизабет Фрай, которые хо­тели улучшить условия содержания заключенных. Она не­одобрительно отнеслась к решению мистера Томпсона по­местить Данте в одну из самых худших тюрем. На узкой мно­голюдной улице воняло пищевыми отходами, из старых строений доносился гул голосов. Облупленная штукатур­ка, почерневшая от времени и сырости, производила гне­тущее впечатление.