как членов общества, руководствующихся моральными мотивами. Компьютер прогнозирует поведение homo economicus исходя из аксиом разумного эгоизма, но мы сами предсказываем действия мясника и булочника, ставя себя на их место, и такой подход именуется «теорией чужого сознания» («theory of mind»). Смит признавал, что взгляд на человека «изнутри» позволяет нам не только понимать его, но и побуждает нас проявлять заботу о нем и оценивать его нравственный облик. В подобных чувствах сопереживания и таком суждении он видел основу нравственности, которая создает дистанцию между тем, что нам хочется делать и тем, что нам, по нашему ощущению, следует делать. Источник нравственности — наши чувства, а не разум. Эти мысли Смита изложены в его книге «Теория нравственных чувств» (1759). Он пишет в ней, что наше чувство долга может иметь три различные степени интенсивности.

Самые прочные обязательства основаны на близости. Наиболее глубокие и безусловные чувства такого рода мы испытываем к нашим детям и ближайшим родственникам, но они распространяются и на других людей, с которыми мы знакомы. Наиболее слабое чувство долга мы испытываем по отношению к оказавшимся в беде людям, которые от нас далеки. Широко известен отрывок из этой книги Смита, где он приводит пример землетрясения в Китае: это событие не могло бы расстроить англичанина XVIII века настолько, чтобы помешать ему получать удовольствие от его трапезы. Несмотря на все социальные сети и общественные организации, то же самое можно сказать о любом «тусовщике» XXI века, собирающемся приятно провести вечер. В нашей книге «Убежище», посвященной проблеме беженцев, мы с Алексом Бетсом пишем о долге именно такого рода, называя его «долгом спасения». Смит связывал его с чувством беспристрастности: объективно мы знаем, что в ситуациях, подобных упомянутому землетрясению, мы должны оказывать людям помощь. В книге «Нижний миллиард» я писал о другом долге спасения. Миллиард людей планеты живут в условиях беспросветной бедности. Не нужно быть святым, чтобы понимать: мы должны делать то, что можем, чтобы дать этим людям надежду.

В интервале между долгом перед близкими и долгом спасения лежат чувства, которые Смит сделал главным предметом своей книги: это такие «мягкие» формы воздействия, как стыд и желание заслужить уважение, помогающие нам «обмениваться обязательствами»: я помогу тебе, если ты поможешь мне. Доверие, которое делает такой обмен возможным, основано на чувствах, не позволяющих нам нарушать наши обязательства. Но почему люди испытывают такие чувства — ведь их нет в душе homo economicus? Ответ — который подтверждается, например, нашей способностью испытывать сожаление — состоит в том, что человек гораздо лучше описывается понятием homo socialis. Homo socialis важно, что о нем думают: ему необходимо уважение других, homo socialis не перестает быть рациональным, он стремится максимизировать то, что для него ценно, — но для него ценно не только то, что составляет его собственное потребление, но и уважение других. Оно является таким же первичным движущим мотивом человека, как жадность и стремление принадлежать к группе.

Лауреат Нобелевской премии Вернон Смит показывает, что и «Исследование о природе и причинах богатства народов», и «Теория нравственных чувств» основаны на общей идее: идее взаимовыгодного обмена. Обмен товарами происходит на рынке. Обмен обязательствами — в социальной группе, которой и посвящена данная глава. В течение двух столетий экономисты полагали, что Адам Смит написал две взаимоисключающие книги и игнорировали «Теорию нравственных чувств». Его правильно поняли лишь недавно: никаких двух Смитов не существует, есть только один Смит, и те его идеи, которыми раньше пренебрегали, чрезвычайно важны[27].

Людьми отчасти движут желания, которым посвящено «Богатство народов», а отчасти — чувство долга, о котором трактует «Теория нравственных чувств». Смит понял, что в каждой из этих сфер переход от изолированного состояния людей к обмену вызвало качественный скачок, но как представляется, сам он считал «Теорию нравственных чувств» более важной книгой, то есть «обмену долженствованиями» он отдавал приоритет над «обменом желаниями». Но разве «долженствования» — это не просто какие-то мысленные вибрации? Разве наше поведение не диктуется только желаниями, или, другими словами, корыстью, как твердят в учебниках по экономике и как утверждают критики капитализма?

Сегодня общественные науки уже накопили немало фактов, говорящих об относительном психологическом значении «долженствований», а психологические эксперименты показывают, что они важны для нас не меньше, чем желания. Вот некоторые примеры остроумных и очень простых способов показать, что для нас первично. Испытуемых просили вспомнить и ранжировать по значимости их прошлые решения, о которых они более всего сожалеют. Мы все совершаем ошибки, и воспоминания о самых грубых из них могут быть весьма мучительными. Полученные ответы были сгруппированы по категориям. Мы знаем, о чем мог бы более всего сокрушаться homo economicus: «Эх, если бы я купил тот дом!»; «Эх, если бы я не облажался на том интервью!»; «Эх, если бы я купил тогда акции Apple!». Наше раскаяние было бы связано с какими-то нашими неудовлетворенными желаниями. И однако случаев раскаяния такого рода в этом исследовании почти не зафиксировано. Люди делают много подобных ошибок, но они редко возвращаются к ним в своих мыслях. Чувства же раскаяния, которые продолжают преследовать нас, в подавляющем большинстве случаев связаны с невыполнением какого-то долга, с ситуациями, когда мы подвели кого-то, нарушив какое-то обязательство[28]. Раскаяние такого рода учит нас соблюдать наши обязательства. Наши сиюминутные порывы часто толкают нас к той или иной глупости, но когда мы размышляем над тем, как нам следует поступить, долг обычно одерживает верх над желанием.

Социальная психология также подтвердила мысль Смита о том, что источником нравственности являются ценности, а не разум[29]. Джонатан Хайдт нашел доказательства того, что дело обстоит именно так. Мы стремимся обосновать наши ценности, приводя в пользу них какие-то доводы, но если эти доводы оказываются несостоятельными, мы скорее приведем другие доводы, чем изменим наши ценности. Выясняется, что приводимые нами причины — это самообман и фикция, которые получили название «мотивированного обоснования»[30]. Причины зависят от ценностей, а не наоборот; или, как это образно выразил Юм, «разум — раб страстей». С рациональным homo economicus дело обстоит еще хуже. В своей книге «Загадка разума», которая уже сегодня признается важным прорывом в науке, Юго Мерсье и Дэн Спербер показывают, что и сам разум развивался как средство решения стратегической задачи убеждения других людей, а не как средство совершенствования процесса принятия наших собственных решений[31]. Анализ мотивированного обоснования показывает, почему в нас развилась способность к рассуждению и как мы ее обычно используем. По большому счету колоссальное увеличение