Она коротко засмеялась, но смех был, пожалуй, истерический.

– Разве есть богиня Миган?

– Мы ее изобретем. Скульптор вылепит тебя такой, какая ты сейчас. Или я найму портретиста, и он изобразит тебя лежащей на кровати в ожидании меня, в одних только чулках и туфлях.

Она задрожала, но постаралась сделать вид, что это нарочно.

– Я буду глупо выглядеть.

Александр посмотрел на нее с улыбкой и сказал, что вовсе не считает, что она будет глупо выглядеть. Он взял ее руки и приложил к грудям.

– Стой так. Потри для меня соски. Получай от этого удовольствие.

Нагнувшись, он поцеловал ее в живот, по кругу обцеловал пупок, коснулся его языком. Миган легонько сдавила соски и ахнула – они как будто зазвенели.

Александр поиграл темными кудрями внизу живота – «Прекрасно», – накрыл рукой холмик, поцеловал его.

– Александр, – прошептала она.

Его язык скользнул туда, где у нее всего сильнее болело, нашел шишечку; он знал, что и как надо делать, чтобы Миган получила то, чего жаждала.

Она хотела бы податься ему навстречу – и в то же время оставаться неподвижной, чтобы не спугнуть его; хотела его трогать – и вместо этого гладила свои соски, потому что он так велел. У нее было безумное, странное желание во всем ему подчиняться. Безумие охватило обоих, магия кружила и толкала их друг к другу.

Ей хотелось закричать, хотелось выплакать свое темное наслаждение тем дикарским богам и богиням, которые ее мучили. Она чувствовала, что они это делали нарочно.

Но тут у нее за спиной скрипнула ручка двери. Миган отшатнулась от Александра и чуть не потеряла равновесие.

– Давайте зайдем, вы мне расскажете, что говорят эти чертовы дураки из кабинета министров.

Дверь начала открываться, но второй мужчина сказал:

– Нет, давай лучше удерем ко мне на Маунт-стрит; мой человек нас покормит, а то на этих балах ужины такие тощие, да и нам не помешает подогреть кровь портвейном.

Первый сказал, что это отличная мысль, и со стуком захлопнул дверь.

Миган смогла дышать. Они чуть не попались! Она посмотрела на него – и была ошеломлена. Он улыбался, дикие глаза разгорелись. Его возбуждало то, что их чуть не застали. Он встал, подложил руку ей под спину и глубоко поцеловал. Его язык ласкал ее нёбо, кольца на пальцах ледышками вдавились в кожу.

Он оборвал поцелуй, пошел к двери и запер ее на ключ. На обратном пути развязал галстук, снял рубашку. Потом расстегнул брюки и без всякого стеснения спустил их и сел в кресло.

Она огромными глазами смотрела на объект, вздымавшийся у него между ног.

– Иди ко мне.

– Что ты будешь делать?

– Любить тебя. Иди ко мне, Миган, остальное за мной.

Как можно не сделать то, о чем он просит? Где-то в глубине сознания Миган протестовала, но ее голос был слабым, далеким, с ним можно было не считаться.

Она подошла к креслу. Он за бедра притянул ее к себе.

– Будет больно? – прошептала она.

– Может быть. Я постараюсь быть нежным. Ты уже влажная, это хорошо.

Она понимала, о чем он говорит, это уже было в ее видениях. Она помнила те ощущения и понимала, что сейчас испытает их наяву.

Миган уловила момент, когда лишилась девственности – все тело сжалось в точку, а потом раскрылось, как будто лопнула струна, державшая ее на привязи, и отныне она свободна.

– Ты моя, – прорычал он голосом дикаря.

– Да, – прошептала она. – Я принадлежу тебе.

Он что-то заговорил по-нвенгарийски, как будто в одно мгновение забыл чужую речь, все английские слова. Он заполнил ее собой, но это было не больно, а так естественно, словно только для этого была она рождена – для встречи с этим мужчиной.

Александр был прекрасен, и если уж надо кого-то рисовать, то его, голого, лежащего на смятой кровати в ожидании ее.

«Мне нужен этот мужчина. Нужно, чтобы он был во мне, любил меня, трогал».

Ей показалось, что она услышала тихий смех Черной Анны.

Александр пробормотал по-нвенгарийски: «Шенген дем, ми коура сел».

– Что это значит? Переведи.

Он с усилием открыл глаза.

– Я хочу тебя, мое сердце.

Ее сердце неистово колотилось в груди.

– Я тоже хочу тебя.

Он сдвинул брови, словно что-то обдумывал. А потом, запрокинув голову, вонзался в нее до тех пор, пока горячее семя не вырвалось и не влилось в нее, Миган извивалась, билась, смеялась.

– Миган, – выдохнул он. – Черт побери!

– Только не говори, что ты сожалеешь.

Он поцеловал ее горячо и властно – в этом не было ничего от извинения.

– Мое сердце, – прошептал он.

– Скажи это по-нвенгарийски. Я хочу услышать, как ты это скажешь.

– Ми коура сел.

Когда он протянул «л», она впилась в него губами. Он довершил поцелуй, потом притянул ее к себе; она положила голову ему на плечо, а он поглаживал ее по спине.

– Какое счастье, – прошептала она, вдыхая его запах. – Мой Александр.

– Миган, – пробормотал он, продолжая ее гладить. – Рыжий – прекрасный цвет. Теплый, похожий на огонь.

Она улыбалась. Ничего в мире не осталось, только он и она, и комната, и это было прекрасно.

Рассудительная молодая женщина внутри ее застонала: «О, Миган, что ты наделала?»

Александр держал Миган на коленях и хотел, чтобы так продолжалось вечно. Он понимал, что его чувство вызвано любовным приворотом, но, опьяненный чарами, не придавал этому значения.

Опасная штука – любовные чары. Они делают жертву не способной ни к чему другому, кроме поиска наслаждения. За пределами этой комнаты шумит бал, там его ждет леди Анастасия. Он намеревался спросить фон Гогенцаля о секретном оружии, которое, по его словам, Австрия готовит против Нвенгарии, но уже опоздал на встречу.

Он гладил Миган и наслаждался мягкостью ее тела. Его жена была очень тоненькой, как Анастасия, и ни одну женщину ему не было так приятно держать у себя на коленях, как Миган.

Жена никогда не любила Александра, он ее тоже, но она была надежным партнером. Великая герцогиня была красивой женщиной и стойким соратником, пока ее не унесла эпидемия. Но у нее были свои любовники, а нежной привязанности между мужем и женой так и не случилось.

Зато он чувствовал такую привязанность к малознакомой женщине, сидящей у него на коленях.