Открыв дверь в спальню, Рафаэль с чемоданами в обеих руках на секунду замер на пороге:

– Бет?

Он увидел – и услышал, – как она рыдает на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Бросив чемоданы, он несколькими стремительными шагами пересек комнату и сел рядом. Бет поняла, что она не одна в комнате, когда под его весом прогнулся матрас, потом сильные мужские руки ласково опустились ей на плечи. Рафаэль повернул девушку к себе, взглянул в заплаканное лицо и крепко прижал ее к груди.

Нежные прикосновения Рафаэля, его успокаивающее тепло, ровное биение сердца рядом с ее собственным заставили Бет расплакаться еще горше, выплескивая напряжение последних дней. Она не могла даже описать, какими они были… ужасными.

Поездка в Буэнос-Айрес с Грейс. Встреча с Наварро. Бет не могла не заметить внешнего сходства между собой и Эстер и характерного – между своей целеустремленностью и невозможным упрямством Цезаря. Потом были тесты ДНК, поселившие в ее душе сомнения, как бы громко она ни опротестовывала их результаты. Ей просто необходимо было хотя бы на время сбежать от поставленного ребром вопроса: кто же она все-таки такая – Габриэла Наварро или Бет Блейк.

Но возвращение в Англию не принесло облегчения. Изменения в ее доме и роскошь усадьбы Цезаря с высокими стенами и многочисленной охраной пока только убеждали Бет в том, что она действительно может оказаться Габриэлой, а не разубеждали в этом, как ей хотелось.

Это было больше, чем она могла вынести. Жизнь аргентинских миллиардеров всегда протекала в другой, бесконечно далекой от Бет галактике – попытка взглянуть на себя как на их наследницу угрожала ей серьезным нервным расстройством. Даже имя Габриэла Эстер Карлотта Наварро казалось инопланетным. Эстер – в честь матери, Карлотта – в память о матери Карлоса. Как оно могло принадлежать Бет, которая не знала ни слова по-испански? Никак!

И тем не менее в глубине души нарастало нелегкое – и неприемлемое! – подозрение, что все это может оказаться правдой.

Она облизнула губы кончиком языка:

– Ты тоже веришь, что я – это она?

– Да.

Как и Цезарь, Рафаэль был категоричен – никаких «возможно» или «если».

– Откуда такая уверенность?

Он вздохнул:

– Ты, конечно, не можешь помнить меня, но я знал сестру Цезаря еще ребенком.

У Бет округлились глаза.

– Мне в голову не приходило…

– Понятно, – усмехнулся Рафаэль. – Я убежден, что ты Габриэла Наварро.

– Почему?

– Твое сходство с Эстер и Карлосом совершенно очевидно, а в споре или в гневе ты ведешь себя совсем как Цезарь, – поддразнил он. – Но, кроме этого, я замечаю в тебе черты маленькой Габриэлы. В два года она была очаровательным ребенком и при этом отличалась поразительной настойчивостью – всегда знала, чего хочет и как этого добиться.

Бет лукаво спросила:

– Так ты находишь меня очаровательной?

– И чудовищно упрямой.

– А если я не хочу быть ею? – рассеянно спросила Бет, пытаясь уложить в голове факт, что Рафаэль знал Габриэлу больше двадцати лет назад и относился к ней с братской нежностью.

– Это и есть причина твоего расстройства?

– Да.

– Тогда я скажу, что ты уникальна в нежелании быть молодой, красивой и очень богатой наследницей Наварро.

– Наверное, все хотят когда-нибудь разбогатеть, чтобы больше не думать о деньгах, – со вздохом согласилась Бет. – Только если ради этого не нужно жертвовать надеждами и мечтами.

– О чем ты мечтаешь?

– Стать лучшим редактором в мире и, возможно, найти и опубликовать книгу, которая потрясет мир!

– Разве это нельзя сделать, будучи Габриэлой Наварро?

– Конечно нет.

– Габриэла, которую я знал много лет назад, добилась бы права делать то, что она хочет делать во взрослой жизни, – заметил Рафаэль.

– И Цезарь купил бы ей собственное издательство, – пробормотала Бет с отвращением.

– Цезарь решает проблемы именно так, но почему ты должна идти этим путем?

– Пожалуй, – задумалась Бет.

– Соберись с силами и решай проблемы по мере их поступления, – посоветовал Рафаэль. – Если подумать, ты так и делаешь. Ты вернулась в Англию и завтра выйдешь на работу, как хотела. Тебе уже есть двадцать один год, и ты свободна распоряжаться своей жизнью.

– Считаешь, Наварро согласятся?

– Габриэла не оставила бы им выбора.

Бет перевела дыхание, которое непроизвольно сдерживала, дожидаясь ответа. Конечно, Рафаэль прав. Она не обязана подчиняться давлению семьи – не важно какой! – и наступать на горло собственным желаниям и жизненным планам.

Она взглянула на шелковую рубашку Рафаэля, смятую, насквозь промокшую от ее слез, и попыталась разгладить ее рукой.

– Почему женщины никогда не позаботятся о платке или салфетке прежде, чем соберутся заплакать? – услышала она ласковое ворчанье Рафаэля возле своей щеки. – Вот, возьми. – Он вынул из нагрудного кармана голубой, под цвет галстука платок.

– Мы не собираемся, а просто плачем. – Бет промокнула влагу на его рубашке, потом вытерла глаза и нос. – Ну и скольких женщин ты заставил проливать слезы? – пробормотала она, засовывая платок в карман своих джинсов, чтобы выстирать его позже.

– Ни одной не припомню.

– И почему мне так трудно в это поверить?

– Не знаю. Почему? – вопросительно взглянул на нее Рафаэль.

Вопрос с подвохом, ответа на который Бет пока придумать не могла. Откуда ей было знать наверняка, что многие женщины рыдали из-за этого красивого, интригующе опасного, а главное – совершенно недоступного мужчины?

Просто за внешностью и повадками доминантного самца Бет угадывала некую холодность, говорившую о том, что ни одной его любовнице еще не удавалось тронуть его сердце и повысить себя в статусе до возлюбленной. Должно быть, многие женщины пытались сократить дистанцию и терпели неудачу. Возможно, Рафаэль не видел их слез, но Бет не сомневалась, что их было пролито немало.

– Интуиция, – небрежно заметила она. – Кроме того, ты на опыте убедился, что у плачущих женщин никогда не бывает при себе платков.

– У меня шесть сестер.

– Шесть? – Бет недоверчиво посмотрела на него. – Старше или младше?

– Все старше.

– Не могу представить, что значит расти в семье среди шести старших сестер…

– Сражения за право первым занять ванную вносили в нашу жизнь большое оживление.

– Могу себе представить.

Он пожал плечами:

– Будучи мальчиком, я испытывал неприязнь к водным процедурам, так что для меня это не было проблемой.