В ожидании я проверил, нет ли на вращающейся подставке сообщений для меня, хотя пробыл на месте все утро и ничьи звонки не пропускал, затем, шагнув в кабинку Тины, взял со стола ее увесистый хромированный штемпель с датой. Это была модель с автоматической подачей чернил; в состоянии покоя внутренний элемент, проставляющий дату и опоясанный шестью резиновыми ремешками, прятал текущую нумерологию, перевернутую вверх ногами, под влажным черным сводом корпуса. Чтобы воспользоваться этим аппаратом, его квадратное основание водружали на лист бумаги, который предстояло проштемпелевать, и нажимали деревянную (настоящую!) ручку. Тогда внутренний элемент, выведенный S-образными направляющими из похожей на портальный кран надстройки, с достоинством начинал спуск одновременно с поворотом, и перемещался в рабочее положение как раз к посадке, словно модуль лунохода, на миг касался бумаги, оставлял на ней сегодняшнюю дату и пружинисто возвращался в позу отдыха летучей мыши. Утром, приходя в офис пораньше, я иногда наблюдал (через стеклянную стену своего кабинета), как Тина меняет на штемпеле дату: доев свой пончик без глазури, стряхнув крошки с пальцев в ту же пленку, в которую он был упакован, завернув крошки в пленку так, что получался аккуратный беловатый комочек, и выбросив этот комочек, Тина отпирала свой стол, вынимала степлер, блокнот «Пока вас не было» (этим вещам свойственно бесследно пропадать, если их не держат под замком) и штемпель из среднего ящика, в котором царил идеальный порядок, и попутно клала лишние пакетики сахарозаменителя, поданные в кофейне, в особое отделение ящика, где не было ничего, кроме пакетиков с сахарозаменителем. Затем Тина сдвигала резиновый поясок штемпеля на единственную цифру – ритуальное действо, с которого начинался ее рабочий день, как и мое переворачивание страницы перекидного календаря по двум металлическим дугам, продетым в отверстия листочков размером с почтовую открытку (я всегда менял дату накануне вечером, перед самым уходом, чтобы с утра не портить себе настроение вчерашними разочарованиями и списком неотложных дел), все это превращалось в прощание с минувшим, после которого жизнь вновь устремлялась вперед.

И вот теперь я трогал ремешки штемпеля с выпуклыми резиновыми цифрами, смену которых производили железные шестеренки; ремешки, соответствующие числам месяца, были сплошь черными, но поясок, соответствующий декаде, все еще оставался красным – кроме цифры 8, липкой от чернил. Я подставил ладонь и оттиснул на ней дату.

– Давайте я повторю вам цифры, – говорила Тина. В этом ожидании, когда она договорит, и я смогу отправиться на обед, был один любопытный момент. Несмотря на то, что нас прервали на середине разговора, которым я так увлекся, что до сих пор не ушел, мне было ясно: чем дольше я здесь стою, тем меньше вероятность, что мы возобновим разговор с того, на чем остановились, – и не потому, что потеряли нить, а потому, что обсуждали не заслуживающие внимания предметы, и никто из нас не желал, чтобы нас заподозрили в чрезмерном внимании к таковым. Мы стремились придать этим предметам статус случайных наблюдений, сделанных в жизни наряду с сотней других, не менее интересных, о которых можно с легкостью упомянуть друг другу.

И действительно, когда Тина наконец повесила трубку, мгновенно перешла с «телефонного голоса» на обычный и почувствовала, что я жду продолжения, то спросила:

– Что там на улице?

Она обернулась, глядя на квадрат голубого неба и два туго натянутых, подрагивающих приводных ремня люльки мойщика стекол, которую видно в окно начальника Тины[13].

– О-о, погодка что надо! – продолжала Тина. – А у меня куча дел, хорошо бы Джули вернулась вовремя. Надо купить подарок дочке на день рождения, открытку ко Дню матери...

– Ах, да – он уже не за горами.

– Точно, и поискать для собаки противоблошиный ошейник, а еще... Что-то же было еще...

– Батарейку для второго детектора дыма.

– Верно!.. Нет, Расс купил запасные. Умница, правда?

– Молодчина, – согласился я и постучал пальцем по виску, как только что делала Тина. – Скажи-ка мне вот что: где продаются шнурки?

– Может, в «Си-ви-эс»? Кажется, ремонт обуви есть еще возле «Деликейто»... нет, он закрылся. Но по-моему, в «Си-ви-эс» точно должны быть.

– Ну ладно. – Я поставил штемпель точно на прежнее место. – Пока!

– А ты расписался?

Я ответил утвердительно. Тина погрозила мне пальчиком:

– За тобой нужен глаз да глаз! Удачного обеда[14]!

И я отошел – в направлении мужского туалета и обеденного перерыва.

Это неправильно – говорить «в детстве я любил что-то», если любишь это что-то до сих пор. Признаюсь, кататься на эскалаторах мне нравится отчасти благодаря детским воспоминаниям. Многие помнят, как в детские годы обожали ездить на машинах, поездах, лодках или самолетах, и я тоже был не прочь на них прокатиться, но гораздо больше меня интересовали средства транспортировки на небольшие расстояния: системы подачи багажа в аэропорту (те самые соединенные внахлест полумесяцы твердой резины, которые легко изгибаются на поворотах и бережно несут груз со спрессованной одеждой в нем, и бахрома из полос резины на границе между манящим внутренним миром багажного отделения и наружным миром машин с низкой посадкой и персонала в синих комбинезонах); ленты транспортеров у касс в супермаркете, приводимые в движение ножной педалью, как швейные машины, и с похожим на застежку-молнию швом, который то выезжает на поверхность, то исчезает из виду; конвейеры в супермаркетах, состоящие из рядов вертикальных вращающихся цилиндров, выстроенных U-образным изгибом, по которому пронумерованные контейнеры из серой пластмассы, куда сложены упакованные в пакеты и оплаченные вами покупки, выезжают через откидные дверцы наружу; показанные нам на экскурсии автоматические линии разлива молока, торопливо везущие шеренги пустых бутылок по изогнутым направляющим с резиновыми боковыми роликами прямо к автомату, который впрыскивает в бутылки молоко и запечатывает их бумажными колпачками; горки для стеклянных шариков; олимпийские трассы для состязаний по тобоггану и бобслею; системы движущихся вешалок в химчистке – волнообразное круговращение шуршащих пластиковых пакетов (НЕ ИГРУШКА! НЕ ИГРУШКА! НЕ ИГРУШКА!) со смутно различимой внутри одеждой, уносимой от прилавка для клиентов к гладильным машинам в глубине зала, обдуваемой ветром на поворотах возле стариков за дряхлыми швейными машинами, разбирающих груды трусов с приколотыми ярлычками; автоматы в прачечных, размещающие одежду на свободных местах для сушки и убирающие ее, когда она высохнет; выставка-продажа кур-гриль в «Вулворте» – оранжево-румяные тушки на вращающихся вертелах; подставки-карусели для демонстрации часов «Таймекс», на которых каждая коробочка с часами вскрыта, словно раковина; цилиндрические жаровни, где хот-доги медленно поворачиваются в направлении, противоположном вращению валиков, и лопаются от жара; передачи, промасленное нутро которых (так объяснял отец) преобразует и направляет силы. У эскалатора имелось нечто общее со всеми перечисленными механизмами, с единственной разницей: только на эскалатор я мог встать и поехать.