— Вадим также был на ней повернут? — продолжает свой допрос Бодька.

— Удивительно, если бы было наоборот, — усмехаюсь, во рту горечь. — Он даже пошел дальше меня. Воссоздал ее образ. Перекроил лицо Карины.

— Чего? — Бодя присвистывает.

— Да, он мне сегодня рассказал, — делаю судорожный глоток воздуха. Каждый вдох — это режущая боль. Так всегда… привык… я так и не научился жить без ее запаха.

— Вадим землю рыл, чтобы тебя освободить. Я с ним работал, да и сейчас по бизнесу частенько пересекаемся, — протягивает задумчиво. — Твой брат тот еще фрукт, но за нашу команду. Ползунов и ему крови попил предостаточно.

— Да, мы зарыли топор войны, вроде как, — соглашаюсь.

Были времена, мы с братом готовы были горло друг другу перегрызть. Все из-за нее…

Васька отбирала разум, подчиняла себе. И делала это все без видимых усилий, играючи.

Ее жизненный путь покрыт тайной мрака… как и смерть… Слишком много тайн она унесла с собой.

Хотел забыть, попробовать жить дальше, но понимаю, пока все не распутаю, покоя мне не будет. Пока есть хотя бы маленький шанс, что моя дочь жива… я буду ее искать.

В то, что Васька могла выжить, практически не верю… Ползунов мутит воду, отравляет нам жизни, так было всегда. А вот в то, что он причастен к ее смерти — это факт. И он заплатит. Кулаки сжимаются, внутренности скручиваются в тугой узел, во мне больше нет крови, только ненависть…

Все, что осталось во мне от человека принадлежит моему сыну. Нашему с Васькой… А ведь была еще и девочка. Я был уверен — малышка не выжила. А вот Ползунов, будь он неладен, посеял зерна сомнений.

— Вадим так же рыщет в поисках своего папаши. Так что, тут он на нашей стороне, — Бодя говорит уверенно. Чувствую, что он неплохо относится к моему брату. Хотя всегда очень осторожен с людьми. Чем Вадим заслужил его доверие?

Как выяснилось не так давно, биологически Вадим мне не брат. Он родной сын Льва Ползунова, я же плод его мести. Я сын женщины, которой он был одержим. А моя мать любила другого человека, от него забеременела, но из-за козней Ползунова, они расстались. Лев подстроил мою смерть в роддоме. Мать была уверена, что я не выжил. Позже вышла замуж за отца Богдана, и воспитывала его как родного сына. Так что Бодьке досталась вся нерастраченная материнская любовь. А и еще моя сестра, дочь того человека, которого безумно любила моя мать.

А мне достался Ползунов. Он подделал документа так, что я оказался его сыном. А по факту источником мести. На мне он отыгрывался за все свои неудачи. На мне срывал злость. Доставалось, конечно, и Вадиму. Его Ползунов тоже за что-то ненавидел.

Так что с Вадимом мы связаны сильнее, чем кровные узы. Нас навсегда связывает ненависть к монстру, взрастившему нас. И… одержимость одной женщиной… Да, такая, что ни он, ни я, до сих пор не можем в себя прийти.

А кого она любила? Кого бы выбрала? Была ли Васька способна на любовь? Никогда мне не найти ответов на эти вопросы. Так же как и не разгадать тайн ее души. Поздно… слишком поздно… Нет ее больше…

Сердце сжимается в кровавых судорогах. Никогда мне с этим не смириться… не принять…

— У него свой внушительный список к Ползунову. Но ты прав, цели у нас сходятся, — отворачиваюсь.

Неприятно признавать, что я в должниках у брата. Несмотря на наше соперничество в прошлом, позже он сделал очень многое для меня. Не забывал в тюрьме. Помогал на воле. Даже за делами присматривал. В общем, оберегал он меня. Как никто и никогда…

Возможно, чувство вины… или нечто другое… А может, я просто разучился видеть хорошее в людях. Постоянно какая-то выгода мерещится.

— Не любишь быть в должниках, — Бодька хитро мне подмигивает.

— А кто любит? — огрызаюсь.

— Ты еще глаз на его женушку положил. Не прочь ведь забыться с копией? — пытливо на меня смотрит, норовит под шкуру залезть.

— Тебе заняться нечем? Так хочется в чужом белье ковыряться? — подхожу к окну, сжимаю подоконник до хруста костей. — Бодь, езжай в столицу к жене. Займись своей жизнью.

Друг не так давно переехал в столицу. Там он вырос, там его друзья и семья. Но очень часто наведывается ко мне. Я бы сказал слишком. Хочет вернуть должок, что помог им с Лизой воссоединиться. Только меня его забота уже утомлять начинает. Еще и подкаливает, гад. Не со зла… но на больные мозоли все равно наступает.

— Поеду, — кивает. — Но скоро назад. Чую, заварушка тут намечается. Я буду рядом, — говорит серьезно, в глазах уверенность.

— Я знаю, что могу на тебя положиться, — поворачиваюсь к нему. Стараюсь говорить максимально миролюбиво. Из последних сил сдерживаю демонов. Раны слишком кровоточат, сегодня все бьет прицельно, в сердцевину нутра… мои демоны чуют кровь и боль, облизываются, хотят полакомиться. — И если будет необходимость… позову… Но сейчас я сам разберусь… У тебя семья, дети, цени счастье и лови каждый момент.

Иду к двери.

— Я бы рад. Но угроза, Ник! — его голос ударяет мне в спину.

— Нет угрозы, Бодь. Битва начинается не на твоем поле. Лизке привет передай, — открываю дверь.

— Вот сам и передай. Сколько уже не звонил.

— Непременно, — киваю и закрываю дверь.

Выдыхаю. Когда зверь в бешенстве, ему противопоказано любое общение. Только одиночество… или враги…

Вылетаю из дома. Запрыгиваю на байк. Мчу по трассе… за город… прочь. Ветер в лицо, скорость… А перед глазами ее лицо… Васька…

Эх, Бодька… прав ты. Не прочь я с Каринкой забыться. Что-то в ней определенно есть. Снова у нас с братом вкусы совпадают. Он для себя слепил, а я уже заглядываюсь.

С моей стороны снова черная неблагодарность. Вадим сделал для меня очень много. Он реально хочет восстановить былую дружбу. Он рисковал собой, вытягивая меня. Еще есть многое, чем я ему обязан. У меня долг перед братом, не денежный, гораздо серьезней.

А я снова… на одни и те же грабли. Ради кого? Каринка? Кто она такая? Откуда взялась? Понятия не имею. Надо пробить. Зачем? Чтобы отобрать у Вадима игрушку и усложнить и без того непростую ситуацию?

Надо выкинуть ее из головы. Она не голубка. Она бледная копия.

Вадим нашел себе утешение. А я что другую не найду? От этих мыслей злость становится только сильнее. Клокочет внутри, требует выхода.

Заезжаю в лес. Ночь. Темнота. Никого. Идеальное место.

Спрыгиваю с байка, подхожу к дереву и начинаю его нещадно молотить.

Не лучший вариант… но в зал на тренировку нельзя. Никто не должен видеть меня в таком состоянии.

Зверь ранен, он зализывает раны в одиночестве.