Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, у меня же разговор к нему, а не к вам, – сказал я, несколько оправившись. – Вот я ему и скажу.
Высокий Серега оглядел меня с ног до головы.
– Ладно. Давай проведу тебя, – сказал он, и мы вдвоем поднялись на девятый этаж и постучали в дверь Чагина.
Никита сразу узнал меня. И сразу же скроил свою презрительную надменную мину.
– Ваня, тебе сказали, что Вики нет? – спросил он.
– Сказали, но у меня к тебе важный разговор.
– У тебя? Ко мне? Важный?
Я вспомнил, что еще до Переворота, в цифровой России, на Чагина было совершено нападение. В темном подъезде, двое или трое с обрезками труб. Правда, в тот раз нападавшим не повезло, но все равно я их понимал.
– Да, у меня, – ответил я. – И это действительно важный разговор.
Я кивнул в сторону Сереги, намекая, что он должен уйти и оставить нас наедине, но Чагин на мой кивок отреагировал кривой усмешкой:
– Мы тебе что-то должны? Или новенький дезодорант нарыл?
– Никита. Я прошу меня выслушать.
– Зачем? Мне не о чем с тобой говорить.
– Пожалуйста, у меня важное сообщение, – сказал я.
– У тебя? У тебя, дружище, не может быть важных сообщений.
– Ты ошибаешься. Еще раз прошу тебя, давай поговорим.
– Ваня, я ошибся только один раз, – сказал Чагин. – Когда разрешил тебе в моем доме заниматься своей мерзкой торговлишкой….
– Я совсем не поэтому пришел. Это важно…
– Серега, уведи его, пожалуйста, – сказал Чагин. – «Важно»! У него, Серега, в принципе не может быть ничего важного за душой.
– А вдруг? – неожиданно заступился за меня Серега.
– Не может, – настаивал Чагин. – Он не способен ни на что важное.
– Может, и не способен, – согласился Серега, – но у него может быть какая-нибудь информация.
– Если бы у него была такая информация, он бы не пришел. Испугался бы, струсил. До свидания, Ваня. Больше не приходи.
Никита повернулся и закрыл за собой дверь. Серега провел меня к лифту. Я спустился вниз, молча сел на велосипед, махнул Наде рукой, и мы поехали домой.
Дождь закончился. Солнце блистало сквозь тучи, на легком ветру покачивались розовые цветки ленкоранской акации, похожие на вымокших попугайчиков, но мне этот мир совсем не казался таким уж райским.
Через несколько часов, несмотря на то что день клонился к вечеру, я привычно собрал вещи, накинул на плечи рюкзак и ушел искать Анфису. Один.
Электрички теперь ходили редко. В этот день, в воскресенье, до Орехово-Зуево шли всего две. Первая – утром, вторая – вечером. Я взял билет на вторую и, естественно, последнюю.
Но когда я зашел в вагон, то подумал, что для этого направления достаточно было бы и одного рейса в день. Во всяком случае, какая-то из двух электричек определенно была лишней. В вагоне, кроме меня, никого не было. Ни единого человека. Стало даже немного жутковато, и я подумал было, не перебраться ли в какой-либо другой вагон, где, возможно, есть люди, но пересилил себя и остался на месте. Может быть, оно и к лучшему – не буду светить своим фингалом, успокаивал я сам себя.
После Переворота я ни разу не садился в электричку и поэтому немного волновался, смутные воспоминания, ностальгия и все такое зашевелились где-то в районе сердца. Однако когда мы тронулись, я понял, что в такой электричке я не ездил никогда и к моим воспоминаниям этот поезд не имеет никакого отношения.
Здесь не было пивных потеков на полу, никто не ходил по проходам, предлагая купить всякий хлам, не пели под гармошку семилетние азиатики. Отсутствовали кондукторы, а главное – и следа не было того особенного железнодорожного запаха и того неповторимого, но, согласитесь, ужасного воздуха, густо пропитанного парами усталости и разнузданности, который семь-восемь лет назад заполнял пригородные поезда.
Скамейки были самые простые, деревянные, но удобные – с выпуклостями и вогнутостями в нужных местах. Я вытянул ноги и стал смотреть в окно.
Под негромкое уютное постукивание колес, в лучах косого вечернего солнца мимо проносились, а на поворотах плавно разворачивались густые темно-зеленые леса, аккуратные домики деревень, пасущиеся лошади и отары овец, строгие линии виноградников, размеченные белыми столбиками. Кое-где попадались спокойные счастливые люди. Дети, играющие в футбол. Рыбаки на берегу пруда. Молодой загорелый пастух в белой рубашке. Девушки в наброшенных на плечи мужских пиджаках, прогуливающиеся под руку со своими возлюбленными.
Я никогда не был в этих местах. То есть мне, конечно, приходилось ездить во Владимир, Суздаль и один раз даже в Петушки. Но – до Потепления. А тогда это была совсем другая дорога. Пьяная, грязная, с полуразрушенными деревенскими домами, безвкусными дворцами торговых центров и ресторанов, наскоро слепленными строительными рынками, трубами убогих рабочих поселков, оборванными таджиками, серыми болотами, вдоль которых разная рвань парковала на стоянках «мерседесы» и «лексусы»; а надо всей этой красотой на хамски-ярких плоскостях рекламных щитов возносились ряды цифр: суммы денег в разных валютах и номера телефонов, по которым вам предлагалось с этими суммами расстаться. Всё это было до Переворота, и это был абсолютно другой мир.
Я помню те дни, когда все началось.
Мы жили в том же доме на Короленко, рядом с парком Сокольники, в котором живем и сейчас. Место было вроде неплохое, но неподалеку, за грязным леском, проходила набережная, транспортное кольцо, и ночью стоял такой гул от идущих по набережной автомобилей, что нельзя было открыть форточку, даже если задыхался от духоты.
И вдруг как-то утром гул прекратился. Даже при закрытых окнах он всегда ощущался, давил на стеклопакеты и на мозг. И тут его не стало. И я проснулся.
Осторожно, чтобы не разбудить Надю, я выбрался на кухню, открыл окно – за окном стояла потрясающая, небывалая тишина. Никто никуда не ехал. Автомобильного движения не было. Смертельно напуганный, я бросился в другую комнату, выскочил на балкон и увидел соседа, безуспешно пытающегося завести свой «фольксваген». Я увидел, что все машины в нашем дворе стоят неподвижно на своих местах. А через несколько минут началась всеобщая паника.
Не загружались компьютеры, отказала мобильная связь, прекратило работу телевидение.
Но страшнее всего было то, что случилось, когда я поднял Надю. Я растолкал ее и крикнул:
– Надя! Вставай! Надо уходить! Хрен знает что!.. Наверное, война!..
Надя потянулась и сделала попытку обнять меня за шею. Я отшатнулся.
– Ты что? Вставай!
– Что случилось, Ваня? – спросила она меня, спокойно и счастливо улыбаясь.