И она не вспоминала о ней до сегодняшней ночи, пока так долго спокойно лежала под одеялами на софе, на которой спала в трейлере, дожидаясь прихода своего отца, который тут же заваливался спать (она постоянно старалась быть незаметной, насколько это было возможно, когда он был рядом — особенно, когда был пьяный).

И вдруг ее осенило.

Хотя она выглядела намного моложе, эта женщина была матерью Рейчел.

Тогда кто были два младенца?

Наступала полночь, в тонкостенный трейлер пробирался холод, и тишина Аризонской пустыни все сильнее обволакивала. Рейчел выбралась из кровати, зажгла фонарь — они пользовались им, когда отключали электричество, что случалось не редко, — и достала сигарную коробку, которую она в тот день осторожно положила на место. Она хорошенько рассмотрела младенцев на фотографии. Один из них был совершенно точно похож на нее, где она на фотографии, которую мама носит в кошельке, маленькая. В этом не было никаких сомнений.

Рейчел задумалась. Если на фотографии изображена она после рождения, тогда кто второй ребенок?

Она зря теряла время. К ее матери не всегда было легко найти подход. Если она не была пьяной или ее не мучила депрессия по утрам, она сидела в офисе трейлерного парка, слушая Артура Годфрея по радио. Но бывали времена, когда миссис Двайер была открытой, заботливой — это обычно случалось тогда, когда отец Рейчел вдруг куда-нибудь надолго исчезал. Во время этих периодов матери не нужен был бурбон в кофе; она расчесывала и укладывала свои волосы, убиралась в трейлере и планировала высадить герань на улице. В такие дни Рейчел часто слышала, как ее мама шутит, как смеется с соседями, как морщины исчезают с ее лица, как она ходит в отглаженной одежде. Это случилось как раз в один из таких дней, когда Рейчел подошла к своей маме, которая развешивала выстиранное белье и напевала «В плену у любви» с прищепками во рту, и напрямую задала вопрос.

«Девочка слишком честная, — думала иногда миссис Двайер. — От кого она унаследовала такое желание говорить правду? Как, например, сегодня, когда рассказала, что нашла сигарную коробку и посмотрела ее содержимое. Правда, нельзя корить ребенка за такую черту, даже если бы ее взяли в следователи».

— Я незаконный ребенок, мама? — спросила она, ссылаясь на разницу в датах между ее рождением и свадьбой родителей.

— Где ты взяла такие слова, дорогая? — спросила миссис Двайер, расчесывая ей волосы. — Это все книги, которые ты читаешь. Никогда не видела ребенка, который бы читал, как ты. — Потом она встала на колени в пыль и нежно взяла дочь за плечи. — Нет, дорогая. Ты законный ребенок. Когда мы с твоим папой поженились, не имеет значения. Все, что имеет значение, это то, что мы это сделали. Ты Рейчел Двайер. Он дал тебе фамилию.

— Но… — Нижняя губа Рейчел задрожала. Она так надеялась услышать от своей матери что-то еще. — Ты имеешь в виду, что он мой настоящий отец?

— Конечно, дорогая!

— Знаешь, я просто думала, что из-за того, что вы поженились позже, моим родным отцом должен быть кто-то еще.

— Я понимаю, дорогая, — мягко говорила мать, разделяя с дочерью ее боль. — Но он твой отец. Ты родилась у нас до того, как мы решили пожениться. Он не из тех, кто признает домашнюю жизнь, понимаешь? Он предпочитает быть свободным. Но я сказала, что теперь он ответствен за меня и своего ребенка. Начиналась война, и мы думали, что его заберут в армию. Поэтому он женился на мне.

— Мама, а папа был на войне? — Рейчел не знала точно, что такое война, но слышала достаточно разговоров других людей, чтобы понять, что побывать на войне — значит удостоиться чести. Может быть, после этого ей было бы за что любить своего папу.

Но мама, вздохнув, сказала:

— Нет, милая. Твой папа не прошел медосмотр. Они сказали, что у него что-то не в порядке с легкими. Вот почему он такой злой иногда, понимаешь? Все мужчины пошли на войну, а он — нет.

Потом Рейчел спросила про другого младенца, и на мамином лице мелькнула тень.

— Этот другой ребенок умер, дорогая, — ответила она так тихо, что ее едва было слышно сквозь сухой ветер пустыни. — Она была твоей сестрой, близнецом. Но она умерла несколько дней спустя после вашего рождения. У нее было слабое сердце.

После этого книги уносили боль и разочарование, как всегда.

Книги закрывали двери к печальному и открывали к радости. Рейчел не помнит, когда прочитала свою первую книгу; она не помнит времени, когда бы она не читала. Мама как-то пришла домой, принесла с собой книги Дика и Джейн и научила ее читать; Рейчел не знала практически ничего о настоящей школе.

Было время в Ланкастере — еще одна мертвая пустыня, — когда она ходила в первый или второй класс. В школах она не всегда была предметом насмешек; по крайней мере в Майове были такие же дети, как она. Но был ужасный период, еще в Неваде, когда ее отец умудрился устроиться на работу в обслуживающей станции, поэтому они жили в арендованном доме некоторое время, а Рейчел ходила в настоящую школу. Дети смеялись над ее босыми ногами и слишком короткими платьями. Жалея девочку, которая никогда не приносила с собой ленч или деньги для кафетерия, учительница однажды поделилась с ней своим завтраком. Но чувство собственного достоинства девочки, даже такой маленькой, довело Рейчел до рвоты. Учительница зло отреагировала на ее поступок, будто девочка сделала это специально, и больше никогда не делилась с ней.

Но Рейчел недолго пробыла в этой школе. Отец, как обычно, потерял работу и провел весь следующий год, надеясь на счастливый случай, конфликтуя с государством и затевая драки в барах с любым парнем в форме.

Чтение было ее величайшим умением и даром. Она не понимала, почему дети читают будто делают кому-то большое одолжение. К тому же, если ты получаешь удовольствие от чего-то, ты продолжаешь этим заниматься и так, естественно, это у тебя хорошо получается. То, что ей давали книги, было для нее удовольствием и, наверно, единственным в детстве. С каждым новым городом, в который они переезжали; с каждыми новыми окрестностями; с каждым новым лицом; с каждым страхом нового места; с каждой молитвой о том, чтобы ее папочка удержался на новом месте и позволил им жить в этом городе столько, чтобы она успела завести друзей; с каждым его пьяным приходом домой и разглагольствованиями о дураках, которые уволили его, что неизбежно касалось матери, судя по крикам и мольбам из спальни; с каждым новым отчаянием, разочарованием и погружением в одиночество и обособленность от всего внешнего мира, Рейчел все чаще обращалась к книге.

Иногда они с мамой читали вместе. Они сидели в маленьком трейлере и читали вслух страницу за страницей.

— Образование — это сокровище, — говорила ее мать. — Я хочу, чтобы твоя судьба сложилась удачнее моей, Рейчел. Я хочу, чтобы ты что-то представляла собой и была счастлива.

Но мать и дочь читали не просто для того, чтобы стать более образованными, а чтобы найти выход; они помогали друг другу, путешествуя по выдуманным путям так, что обе уходили от привычного мира.