Я невольно вздрогнула от слишком ярких картинок. И скользнула бездумным взглядом по обшарпанным стенам своего убежища. То тут, то там их покрывали листы пожелтевшей бумаги, заполненной от края до края рваными хаотичными набросками. Где-то карандаш прорвал светлое полотно, где-то его можно было и не заметить, если не приглядываться. Ну а если уж присмотреться, то кто-то внимательный мог бы увидеть внизу отражение моего прошлого. Или намёк на то самое светлое будущее, к которому стремилось глупое сердце. И плевать ему на то, что оно никогда не сбудется. Во всяком случае, пока меня сковывает по рукам и ногам стальной обруч чужой магии и воли.

Тихо хмыкнув, едва заметно дёрнув плечом, я поморщилась. И, скатившись с жёсткой койки, одним плавным, слитным движением скользнула к стене напротив. Провела ногтём по неприметной щели между досок, открывая створку потайного шкафа, и завороженно уставилась на скрытое в нём сокровище.

Наверное, я всё же немного безумна. Возможно, даже не немного. Обычно заключённые от всех прячут то, что им дорого, то, что обладает воспоминаниями, какой-то неизвестной остальным ценностью. Но мне от прошлого не осталось ничего, даже собственного тела. Поэтому в небольшой узкой нише не было ничего, кроме простого прямоугольного зеркала, занявшего всё место. Потускневшего от времени, с длинными тёмными царапинами на гладкой поверхности и засохшими пятнами крови на местах сколов и ударов, от которых змеёй в разные стороны расходились мелкие трещины.

В бессонные ночи мне порой кажется, что мы с зеркалом в чём-то похожи. Оно такое же потёртое, избитое. Но также по каким-то неведомым причинам продолжает существовать. Вопреки всякому здравому смыслу.

Просторная рубаха из грубой ткани так и норовила соскользнуть со слишком худых плеч. Света по-прежнему не хватало, но это на самом деле никогда не было особой проблемой. Для того, кто никогда и не был обычным человеком, не составит никакого труда увидеть и самые мельчайшие детали в отражении бездушной поверхности. Даже в кромешной тьме. Причём слишком хорошо.

Неживое, лишённое магии зеркало неизменно показывало одну и ту же картинку. Высокую истощённую девушку, вряд ли прожившую больше двадцати пяти зим по человеческим меркам. Её тёмные волосы с серебристо-седыми прядями, тяжёлой волной спускаясь до середины спины, неряшливо обрамляли овальное скуластое лицо с острым подбородком. Нос с горбинкой, тонкие брови. Левую пересекает несколько белёсых шрамов, придавая причудливый, неестественный изгиб. Губы бледные, тоже тонкие, с сеткой шрамов на всей нижней. Если улыбнутся чуть шире, то можно увидеть острые клыки. Они гораздо больше, чем у обычного человека. Только она, как и я, никогда не была человеком.

Склонив голову набок, я коснулась пальцами зеркала, обрисовав до сих пор непривычный контур теперь уже своего лица. Затем провела ниже, по изящному изгибу шеи, выступающим косточкам ключиц. И отпрянула, отступив на шаг назад. Медленно повернувшись вокруг своей оси, отслеживая каждое движение на первый взгляд хрупкого тела. В который раз удивляясь, как же обманчив этот самый первый взгляд!

Все жесты, все движения были идеально выверенными, чёткими, без малейшего признака скованности. Под белой кожей выделялись крепкие стальные мышцы, гармонично сочетавшиеся с кошачьей грацией и гибкостью. Если бы у прежней хозяйки хватило знаний, навыков и желания, мы не стали бы заложницами этой ситуации. И я не оказалась бы в чужом теле, в чужом мире, в клетке.

Сделав шаг к зеркалу, я покрутила в пальцах прядь волос, задумчиво разглядывая по-прежнему чужое для меня отражение. Прикрыла глаза, качнувшись с носок на пятки и обратно…

– Р-р-ра-у-у! – Ярость всколыхнулась мгновенно, вспыхнув в душе ярким заревом.

Сипло выдохнув, я размахнулась и с силой врезала по бесстрастной поверхности. И ещё раз, и ещё…

Я била по стеклу, не чувствуя боли. Ощущая, как течёт по пальцам кровь из ранок, оставленных острыми осколками. Со злорадством отмечая, как гладкое серебро окрашивает алый цвет, заполняя сеть мелких трещин. И с горечью понимая, что люди лгут.

Сорвавшись на безмолвный предмет своей скудной обстановки, я не почувствовала облегчения. Ни капли.

Втянув воздух сквозь сжатые зубы, я отступила назад, захлопнув дверцу шкафа. Эмоции схлынули так же стремительно, как и вспыхнули, оставив после себя тянущую грусть и пустоту. Пальцы рук онемели, шевелить ими было предательски больно. И только та звериная ярость оставалась неизменной. Она затаилась где-то глубоко внутри, выжигая то, что когда-то ещё можно было называть душой. Хоть что-то знакомое в этом чужом мире.

– Р-р-ра! – снова глухо рыкнула я, поведя плечами.

Если бы я могла, разнесла бы эту чёртову клетку вдребезги и своими собственными когтями разодрала бы того, кто заточил меня, Дитя Зверя, в это тело. И плевать мне, как это выглядело бы с точки зрения магии и морали. Но увы. Таким мечтам сбыться не удастся при всём моём желании.

Если присмотреться внимательней, пользуясь тем, что осталось от моей настоящей сущности, можно без труда увидеть тонкие нити силы. Они частой крепкой сетью оплели стены, потолок и даже пол. Складываясь в заклинания, разрушить которые я просто не смогу. Хотя бы потому, что тот, кто проводил ритуал призыва, очень уж предусмотрительно выбил печать подчинения на моей пояснице в виде татуировки. Ещё три впились в кожу на основании шеи и запястьях. Они сплели в тесный клубок мою сущность, мою душу, чужую магию и чужое же тело и при попытке вырваться на свободу скручивали тело болью. Пытки фанатиков, в чьи лапы мне как-то довелось попасть, ничто по сравнению с ней. Так, несущественная мелочь, на которую не стоит обращать внимания.

Вернувшись к грубо сколоченной лежанке, я забралась на неё с ногами. Полусидя устроившись в гнезде из тонких простыней, местами зияющих прорехами от когтей, откинула назад волосы. И, глубоко вздохнув, потянулась дрожащими пальцами к тонко выделанной миниатюрной доске с металлическим креплением, зажимающим несколько листов пожелтевшей бумаги. На каждом – наброски, бессистемные, хаотичные и совершенно непонятные. Вот только для меня каждый из них был бесценным. Каждый был робкой, отчаянной попыткой сохранить хотя бы крупицу прошлой жизни, оставить хоть какие-то воспоминания о ней.

Я выудила из-под тонкого матраса обломок карандаша и, помусолив почти стёртый кончик грифеля, закрыла глаза, замерев на пару мгновений. Слушая, как сердце замедляет свой обычный ход, а звериная жажда действий и свободы уходит на второй план.

Раз. Два. Три…

Память послушно подкидывает яркие вспышки картин из прошлого. Пальцы сначала медленно, а затем всё быстрей и быстрей скользят карандашом по бумаге, в провальной попытке успеть поймать ускользающие образы. Линии ложатся на линии, пересекаются, расходятся и встречаются вновь. И постепенно обретают свою завершённость, превращаясь в лицо молодой девушки.

Я закусила губу, продолжая возить карандашом по бумаге. На каждом рисунке она разная. Где-то смеётся, где-то хмурится. И всегда, чёрт бы её побрал, чуть добродушно усмехается, смотря на меня с пониманием своими серыми глазами. Иногда держит на руках ребёнка, спрятав нос во взъерошенных волосах. Иногда рядом с ней мужчина, у которого нет ни имени, ни лица.