— Не буду я твоим умом жить! — снова закричала Ева. — И я ни за что не отдам своего малыша!

Отец было бросился к ней, но потом отступил, зацокал языком:

— Пойми, дура, никому ты с ребенком не нужна! Тебя Барсегян послал, и другой пошлет. Обуза это… На меня не рассчитывай. Ни копейки на этого выродка не дам, хоть с голоду умрете! Я все сказал. Деться тебе теперь некуда, этот поганец тебя бросил, только мне ты и нужна, поэтому сделаешь все так, как я сказал. Вернусь со смены, и ты мне скажешь, что решила. Либо аборт, либо приют — третьего не дано. Грех отмолишь, переживешь.

И ушел, снова ее заперев.

Глупый. Не понял, что ли, что у нее был дубликат? Хорошо, что не стал пытать Еву. Скорее всего, подумал, что забыл в прошлый раз ее запереть.

«Нет, совсем он меня не любит…»

И Ева снова начала собирать вещи. Только теперь не торопилась. Сложила теплую одежду, захватила зонтик и пару памятных вещичек.

«Никогда сюда больше не вернусь!» — дала себе зарок и двинулась в путь.

Поездка в Москву здорово подкосила ее бюджет, но немного денег все же осталось. Можно было продать золотые сережки, которые ей завещала бабушка. Какие-никакие, а финансы.

Ева снова поспешила на вокзал и вдруг у самого входа столкнулась с несостоявшимся свекром — Багратом Барсегяном.

Он полоснул по ней изучающим взглядом, но ничего не сказал и пошел по своим делам. Однако Еве еще долго казалось, будто он продолжал на нее смотреть.

«Какой тяжелый человек…» — качала она головой.

Вплоть до момента, пока не села в автобус, чувствовала на себе его взгляд.

В этот раз никакой Москвы и больших городов. Ева решила поехать в деревеньку, где прожила с бабушкой столько счастливых лет. Она обживется там, освоится. Кажется, в соседней деревеньке в магазине даже продавец летом требовался. Может быть, до сих пор не нашли?

А если отец приедет и снова начнет угрожать ей или ребенку, опять распустит руки, она подаст заявление в полицию. И пусть посадят гада! Ей восемнадцать, уже имеет право. Долго в деревне он все равно остаться не сможет — отпуск он недавно брал, новый ему не дадут.

Вся в мечтах о спокойной жизни Ева спешила к дому бабушки. На какое-то время даже позволила себе представить, что старушка все еще жива. Встретила бы, обогрела, накормила ароматными пирожками с ягодным вареньем. Безумно хотелось ощутить хоть чью-то заботу, тепло.

И только дойдя до старого дома, бедняжка сообразила: в суматохе забыла ключи. Четко помнила, как достала их из шкафа, положила рядом с сумкой с вещами, пошла на кухню глотнуть воды и, кажется, так и оставила связку на кровати.

Как теперь попасть в дом? Он хоть и ветхий, но заперт надежно. Они подолгу здесь отсутствовали, так что отец тут даже решетки на окна поставил. Не пролезешь! Разве что через чердак, но как туда влезть?

Ева перерывала сумку снова и снова в тщетных надеждах отыскать заветные ключи, но вместо того, чтобы их найти, обнаружила новую пропажу. Исчез маленький клатч, в котором она держала деньги и паспорт.

— На вокзале, наверное, вытащили… — со всхлипом прошептала.

Так она осталась у бабушкиного дома без ключей, денег и документов.

— Этого не может быть… Это все не со мной… — продолжала бубнить, размазывая по щекам слезы.

Что делать дальше, она не знала.

Теперь даже если бы хотела, вернуться к отцу не сможет — нет денег на дорогу. Слова родителя до сих пор больно резали изнутри жестокой правдой — она действительно брошена и никому в целом мире не нужна. Помочь ей некому, позаботиться тоже.

Если бы бабушка была жива, она бы пригрела, накормила, помогла советом и делом, хотя по головке не погладила бы…

Как только Ева вспомнила о бабушке и ее угощениях, в желудке тут же болезненно заурчало. В памяти почему-то сразу всплыли особые пироги — с клубничным джемом, украшенные крупными ягодами. Ягоды эти закатывали отдельно — специально для украшения на праздники: Новый год, восьмое марта, дни рождения.

«А какое сегодня число? Второе октября! Бабушкин день рождения…» — вдруг вспомнила Ева.

Эх, не поесть ей больше бабушкиных пирогов, не почувствовать тепла ее души… да и вообще какого-либо тепла.

На улице тем временем становилось все холоднее. На Еву накатилась жуткая апатия. Несчастная будто застыла на время, сознание ее заснуло, хотя глаза оставались открыты.

Она не знала, сколько просидела на лавочке у дома. Слезы давно высохли, да и сама она будто иссохла изнутри.

Вдруг краем глаза заметила, как на улицу вывернула черная иномарка. Красивая, явно новая. В вечерних сумерках Ева не видела, кто за рулем, но почему-то почувствовала, что это за ней — как будто кто-то свыше подсказал.

И действительно, красивая машина остановилась возле лавочки, на которой она сидела.

Наше время

— Так ей шесть или семь? — спросил Арам с каменным выражением лица.

Взгляд его устремился на девчонку. Он старался вобрать в себя детский образ, запомнить каждую ее черточку, каждую особенность. Судорожно пытался увидеть в ней себя, свои черты, но видел лишь Еву — ту девочку, какой она была в их первую встречу. Немного испуганная, с широко распахнутыми глазами и идеально очерченными губами.

Тот образ буквально вытатуирован в его мозгу, никогда Арам его не забудет.

В груди болезненно сдавило, а дыхание сбилось.

«У меня все это время была дочь?!» — проорал про себя.

Только собрался броситься за стойку кондитерской, схватить ребенка, чтобы рассмотреть внимательнее, как Ева вдруг выпалила:

— Надя, быстро иди на кухню.

Девочка поджала губы и юркнула за дверь.

Арам чуть не задохнулся от возмущения, но все же каким-то чудом сдержал эмоции. На время. Он еще покажет бывшей любовнице, где зимуют самые лютые раки. Подумать только, скрыла ребенка.

— Надежда, значит, — прохрипел он все так же глухо.

— Она не твоя! — выпалила Ева и одарила его из-за стойки с пирожными таким обиженным взглядом, будто Арам ей задолжал по гроб жизни.

«Ей ли обижаться?» — злился про себя.

— Чья она? — спросил нарочито деловым тоном, почти не сомневаясь в том, каков будет ответ.

Но Ева удивила:

— Она моя, и нам с ней этого достаточно.

— Это не ответ, Ева.

— Это достаточно хороший ответ, и другого ты не получишь…

— Значит так, — Арам придал своему лицу максимально невозмутимое выражение. — Ты немедленно отвечаешь, кто ее отец, либо я сделаю экспертизу ДНК и узнаю сам. И ты разрешишь это сделать, если не хочешь проблем.