Проглотив остатки бобов, Фабия выскребает дно тарелки, чтобы не пропустить ни капли соуса.

— До чего вкусно! Я теперь всю неделю продержусь, — произносит она, бросив взгляд на Амару. — Давно я не вспоминала о Феликуле. И почему тебя так волнует далекое прошлое?

Амара пожимает плечами.

— Что же стало с Феликулой?

— Если ты считаешь злодеем Феликса, то это потому, что ты не знала старого господина. — Фабию передергивает. — Бедный малыш столько лет видел, как отец бьет мать, а может, кое-что похлеще. Она умерла у него на глазах.

Амара понимает, что произошло, еще до того, как успевает спросить. Фабия кивает, заметив, как исказилось лицо подруги.

— Вряд ли господин хотел ее убить, но она была такой хрупкой. Он сломал ей шею.

В воображении Амары возникает образ Феликса, стоящего на коленях и неотрывно смотрящего на отцовский стол. Амара вспоминает, что он говорил о матери: «Она умерла, когда мне было десять». Потрясенная, Амара не может сказать ни слова. Она переводит взгляд на фонтан в надежде, что тихое журчание перекроет звон в ушах. Жалость — последнее, что Амара испытывает к Феликсу, но у нее сжимается сердце при мысли о том, как он страдал в детстве и как, вероятно, мучится сейчас.

— Мне казалось, он станет другим. — Фабия сама наливает себе вина, поняв, что Амара еще не скоро придет в чувство. — Это я про Феликса. Его мать была просто прелесть, и он в ней души не чаял. Ходил за ней по пятам. А потом за него взялся отец. Может, совесть загрызла, не знаю. Он-то и сделал из Феликса свою копию. Не удивлюсь, если он выколотил из мальчика всю доброту. И теперь все повторяется с Викторией.

От этих слов Амара вздрагивает.

— Думаешь, Феликс может навредить Виктории? В смысле по-настоящему навредить?

Фабия явно встревожена.

— Мне кажется, он стал бить ее чаще, чем раньше, — признаётся она. — Он стал еще более жестоким после того, как ты ушла. И еще более непредсказуемым.

— После того, как я ушла? — удивленно переспрашивает Амара. — Но почему? Ему же заплатили целое состояние!

— Я не знаю, что происходило между вами двумя наверху. — Фабия подносит ко рту последний кусок хлеба. — Ты же проводила там уйму времени. Но это не мое дело.

— Ничего не было. Я помогала ему вести счета.

Фабия недоверчиво приподнимает брови.

— Может, конечно, все дело было в Дидоне. Но мне всегда казалось, что Феликс влюблен в тебя. — Роняя крошки, она тычет ломтиком хлеба в Амару. — И ты меня о нем без конца расспрашиваешь! Я была уверена, что вы с ним любовники или что-то в этом роде.

Слова Фабии переносят Амару в красный кабинет. Она вновь видит Феликса, его голос звучит у нее в голове: «Я скучал». Амара всегда изо всех сил отказывалась понимать, что он хотел сказать на самом деле.

— Между нами никогда не было ничего такого, — произносит она, отгоняя воспоминания и пытаясь заглушить чувство стыда. — Не хочешь ли поесть фруктов? А затем расскажешь, как дела у Париса.

Фабия всегда просиживает в гостях у Амары по несколько часов. Так что хозяйке рано или поздно приходится использовать предлог, чтобы отправить ее обратно, и врать, что скоро придет Руфус. Желая сохранить хлипкую видимость того, что эти встречи — лишь проявление милосердия, а не дружбы, Амара просит Филоса проводить Фабию до дверей. Из атриума до нее доносятся возгласы старухи, которая пытается задержаться еще хотя бы на минуту, и снисходительный шепот Филоса. Эконом всегда безупречно вежлив с Фабией: он даже называет ее госпожа, словно перед ним почтенная женщина. Всякий раз, когда Филос произносит это слово, Фабия принимается восторженно хихикать, будто забывая, что она уже давно не миловидная кокетка.

Амара остается наедине с Дидоной. Она смотрит на подругу, но взгляд той устремлен на умирающего оленя. Дидона уже никогда не взглянет Амаре в глаза, даже если явится бесплотным духом. Еще до собственного освобождения Амара поклялась сделать все, чтобы выкупить Дидону и поселить ее в этом доме. Теперь Дидона мертва. Но Виктория еще жива.

— Твои подруги в добром здравии? — приветливо спрашивает Филос, вернувшийся, чтобы убрать посуду. Фабии всегда удается его развеселить. Амара невольно встает, чтобы помочь Филосу, но тот резко отстраняется, когда их руки соприкасаются.

— Прости. — Амара опускается на место. — Мне не… — она осекается. Не так-то просто объяснить Филосу, почему ей становится не по себе, когда он прислуживает.

— Если тебе станет от этого легче, знай: я всего лишь выполняю приказания Руфуса. — Филос складывает тарелки стопкой. По невозмутимому лицу невозможно догадаться об его истинных чувствах. — Ты ведь тоже живешь здесь по его желанию. Нам с тобой не о чем рассуждать. И не о чем беспокоиться.

Все, что говорит Филос, — правда, но Амару это не обнадеживает.

— Тебе, наверное, интересно, почему я до сих пор вижусь с Фабией?

— Вовсе нет, — отвечает Филос, поднимая взгляд на Амару. — Почему бы не помочь старухе? Она голодает не по своей вине. И что может быть понятнее дружбы?

— Да, это так, — произносит Амара. Слова Филоса лишь подтверждают правильность недавно возникшей у нее мысли. Она делает нетерпеливый жест в сторону подноса. — Не мог бы ты отвлечься? Я хочу обсудить с тобой одну покупку.

— Сейчас? — Филоса пугает такая смена настроения.

— Да, мне нужен твой совет, — взволнованная, Амара снова вскакивает с места. Она решила, что нужно сделать, и больше не может ждать. — Прямо сейчас.

Амара взбегает по лестнице в кабинет, Филос торопится за ней.

Стоя в дверях, Филос смотрит, как Амара достает из ящика коробочку с деньгами. Откинув крышку, Амара принимается перебирать монеты, пересчитывая их, хотя заранее знает конечный результат.

— Что такое? — тихо спрашивает Филос. Оставшись с Амарой с глазу на глаз, он ведет себя менее скованно. — Что ты делаешь?

— Фабия сказала, что Феликс все хуже обращается с Викторией. Ненадолго уводит ее наверх, а потом снова отправляет торговать собой. Его отец поступал точно так же с его матерью. — Амара вертит в руках подаренные Руфусом сережки, прикидывая, сколько они стоят. — Отец Феликса убил его мать на глазах у сына. Ты знал об этом? — Амара бросает взгляд на Филоса. — Только представь, на что он способен, на что он готов пойти.

Не дожидаясь приглашения, Филос садится на сундук — при Руфусе он бы никогда не позволил себе такой вольности. Он совершенно спокойно всматривается в тревожные глаза Амары. Это приводит ее в ярость.

— Мне очень жаль Викторию, — произносит Филос. — Но я сомневаюсь, что Феликс ее убьет. Ему далеко до отца.

— Да он же треклятое чудовище! — Амара переходит на крик. У нее слишком трясутся руки, чтобы дальше пересчитывать деньги. Вспомнив крепкую хватку Феликса, она прикладывает ладонь к шее. — Ты не знаешь, каково это — принадлежать такому человеку.