Петруччо как ветром сдуло.

Эцио быстро разгадал «секрет» Петруччо и подумал, что матери понравится подарок младшего сына.

Улыбаясь, Эцио вошел в дом и тихо прикрыл за собой дверь.

Наутро Эцио проснулся поздно. К счастью, у отца не было для него никаких срочных поручений. Юноша спустился в сад, где застал мать. Она наблюдала за слугами, занимавшимися вишневыми деревьями. Пора цветения заканчивалась, и земля покрывалась опавшими цветками. Увидев сына, мать улыбнулась и подозвала его к себе. Мария Аудиторе была высокой, статной женщиной сорока с небольшим лет. Ее длинные черные волосы, заплетенные в косу, были скрыты под белой муслиновой шапочкой, расшитой черными и золотыми полосами – фамильными цветами Аудиторе.

– Buon giorno, Эцио.

– Доброе утро, madre[32].

– Как ты себя чувствуешь? Надеюсь, тебе уже лучше? – спросила Мария, осторожно дотрагиваясь до раны на голове сына.

– Я совершенно здоров.

– А отец говорил, что тебе стоит побольше отдыхать.

– Мама, я не нуждаюсь ни в каком отдыхе!

– Во всяком случае, утром тебя не ждут никакие приключения. Отец просил меня проследить за тобой. Я ведь знаю, что́ у тебя на уме.

– Мама, ты о чем?

– Эцио, не пытайся меня одурачить. Мне известно о твоей драке с Вьери.

– Он слишком долго говорил разные гадости о нашей семье. Я решил, что хватит ему безнаказанно трепать языком.

– Вьери не все делает по собственной воле. На него давят. Особенно сейчас, после ареста его отца. – Мария помолчала. – Франческо Пацци отнюдь не ангел, но я бы никогда не подумала, что он способен примкнуть к заговорщикам, собравшимся убить герцога.

– Что теперь его ждет?

– Вскоре его будут судить. Когда вернется герцог Лоренцо, отец выступит на суде в качестве главного свидетеля.

Эцио стало не по себе.

– Успокойся, мой мальчик, – сказала мать. – Тебе нечего бояться. Я не собираюсь давать тебе никаких неприятных поручений. Я всего лишь прошу тебя сходить вместе со мной к одному человеку. Это ненадолго. Думаю, тебе там даже понравится.

– Я с удовольствием помогу тебе, мама.

– Тогда пошли. Это недалеко.

Выйдя из дверей палаццо, мать и сын пешком направились в сторону собора, точнее – в небольшой квартал, где размещались мастерские флорентийских художников. У знаменитого Верроккьо и восходящей звезды Алессандро ди Мариано Филипепи, за которым закрепилось прозвище Боттичелли, мастерские были большими и шумными, со множеством учеников и помощников, занятых растиранием и смешиванием пигментов. У не столь известных живописцев мастерские были куда скромнее. Возле одной неприметной двери Мария остановилась и постучала. Им сразу же открыли. На пороге стоял красивый, хорошо одетый молодой человек; щеголеватый, но крепкого телосложения, с копной темно-каштановых волос и роскошной бородой. Он был где-то лет на шесть или семь старше Эцио.

– Госпожа Аудиторе! Добро пожаловать! Я ждал вашего прихода.

– Buon giorno, Леонардо! – Мария и художник поцеловались. Поцелуй был сдержанным, отвечавшим правилам флорентийской вежливости, однако Эцио подумал, что они давно и хорошо знакомы. Леонардо ему сразу же понравился. – Это мой сын Эцио.

Художник поклонился.

– Леонардо да Винчи, – представился он. – Molto onorato, signore[33].

– Здравствуйте, маэстро.

– Вряд ли я пока дотягиваю до этого звания, – улыбнулся Леонардо. – Что же это я держу вас на пороге? Прошу вас, входите. Сейчас скажу моему помощнику, чтобы принес вам вина, пока я упаковываю ваши полотна.

Мастерская Леонардо была невелика и при этом почти доверху забита всяким хламом. На столах громоздились скелеты птиц и каких-то зверьков. С ними соседствовали стеклянные банки, в которых, погруженные в бесцветную жидкость, плавали чьи-то внутренности или что-то в этом роде. Ничего подобного Эцио прежде не видел и даже отдаленно не догадывался о содержимом банок. В углу стоял широкий верстак, где лежали деревянные, искусно вырезанные предметы. Их назначение тоже было загадкой для молодого человека. Слева от верстака застыли два мольберта с недоконченными портретами. Оба были выполнены в достаточно темных тонах и не отличались прорисовкой деталей. Мать с сыном уселись на стулья. Вскоре из внутреннего помещения вышел юноша приятной наружности. В руках он держал поднос с вином и сладкими хлебцами. Выставив угощение на стол, юноша застенчиво улыбнулся и исчез.

– Леонардо очень талантлив, – сказала Мария.

– Верю тебе на слово, madre. Я плохо разбираюсь в искусстве.

Дальнейшая жизнь виделась Эцио в не слишком радужных тонах. Он вынужден будет пойти по отцовским стопам. Но глубоко внутри его обитал неукротимый дух бунтаря и искателя приключений. То и другое никак не соответствовало образу жизни флорентийского финансиста. Как и старший брат, Эцио считал себя человеком действия, далеким от мира художников и ценителей искусства.

– Чтобы понимать жизнь и наслаждаться ею сполна, человеку крайне необходимо самовыражение, – сказала Мария, внимательно глядя на сына. – Тебе, дорогой, оно тоже бы не помешало.

Слова матери задели его самолюбие.

– У меня с ним проблем нет, – ответил Эцио.

– Я не имела в виду уличные драки или сомнительных девиц, – сухо пояснила Мария.

– Мама!

Мария невозмутимо пожала плечами:

– Тебе было бы очень полезно подружиться с таким человеком, как Леонардо. Уверена, его ждет большое будущее.

Эцио с сомнением обвел глазами хаос, царивший в мастерской:

– Что-то слабо верится.

– Оставь свои колкости при себе!

Их разговор был прерван возвращением Леонардо с двумя какими-то ящиками, один из которых он опустил на пол.

– Вы поможете мне отнести картины к вам домой? – спросил он Эцио. – Я мог бы попросить Аньоло, но ему нужно сторожить мастерскую. И потом, боюсь, бедняга не настолько силен.

Эцио нагнулся и поднял ящик. Тот оказался на удивление тяжелым.

– Осторожнее! – крикнул Леонардо. – Полотна, которые там лежат, требуют бережного обращения. К тому же ваша матушка заплатила мне за них немалые деньги!

– Идемте, – заторопила их Мария. – Мне не терпится увидеть эти картины на стенах нашего дома. Я уже и место для них присмотрела. Думаю, вы одобрите мой выбор, – добавила она, обращаясь к Леонардо.

Последняя фраза матери немного задела Эцио. Неужели этот молодой, никому не известный художник достоин такого почтения?