– Да, – сказал я. – Я понимаю, о чем ты.

Не знаю почему, но она заметно подняла мне настроение.

– Мешок можешь оставить здесь. Кафе должно уже открыться.

Лиз огляделась.

– А мне бы понравилось здесь жить. Довольно роскошно, по сравнению с моим прежним жильем.

Она проследовала за Дэнни на террасу. Я остался на кухне, глядя, как они стоят рядышком в лучах солнечного света. Дэнни что-то сказал, и Лиз кивнула. А затем начала что-то объяснять ему с серьезным видом, энергично жестикулируя. Дэнни смотрел на нее так же серьезно. В этот момент я понял, что они отлично поладят. Юная Лиз была такой открытой, а Дэнни отчаянно нуждался в женском обществе. О себе я не думал. Мне хотелось лишь какого-то покоя.

С того места, где я стоял, мне была видна фотография Фортифут-хауса, висевшая на стене в коридоре. После некоторого колебания я подошел и внимательно взглянул на нее.

На стене осталась висеть не только эта фотография. Была тут картина маслом, изображавшая горы Кашмира, написанная по памяти отставным офицером индийской армии. Во всяком случае, так мне сказала миссис Таррант. Гравюра, запечатлевшая лондонскую Риджент-стрит. И фотография «Мастер Дэнис Литгоу, первый мальчик, летавший в Египет. Прибыл в Александрию на гидросамолете „Импириал эйрвэйз“».

А рядом – «Фортифут-хаус, 1888». Тот же самый дом и тот же самый мужчина, стоявший в саду, в черном фраке и черном высоком цилиндре. Я начал внимательно изучать снимок. Сомнений не было. Сад выглядел именно таким, каким я увидел его в окно часовни.

Если бы Дэнни тоже не видел его, я бы с легкостью поверил, что мне это почудилось. Усталость, стресс. Резкая смена обстановки. Но сын тоже все видел. Видел Фортифут-хаус именно таким, каким он был более ста лет назад.

– Папа, ты идешь? – крикнул Дэнни.

Я последний раз пристально взглянул на фотографию и пошел на кухню. И тут же отчетливо услышал какой-то царапающей звук. Будто кто-то бежал вдоль стены за плинтусом. Я остановился и прислушался.

– Папа? Идем-же! – поторопил меня Дэнни.

– Подожди секундочку! – крикнул я в ответ, продолжая прислушиваться.

Оно по-прежнему находилось где-то в доме. Я слышал его, я его чувствовал. Оно бегало в пустотах между стенами и в туннелях. У меня было жуткое ощущение, будто оно считало себя хозяином этого дома. А мы с Дэнни были лишь раздражавшими его незваными гостями.

А еще у меня было ощущение, что это вовсе не крыса. А нечто куда страшнее.

Мы спустились через сад, прошли под деревьями, пересекли по импровизированному деревянному мостику ручей, вышли через задние ворота и оказались на тропинке, вившейся позади прибрежных коттеджей. А поскольку двери во всех домах были открыты, мы могли заглядывать внутрь. Своими столами и стульями из темного дуба, сияющей бронзовой утварью и отутюженными льняными скатертями каждый коттедж напоминал пародию на аккуратный, уютный приморский домик. Среди горшков с геранью возлежал, зевая, рыжий кот.

Последний крутой поворот Дэнни пробежал, шлепая сандалиями по горячему асфальту, и тропа вывела нас на набережную. Пляж не совсем годился для купания, он был усеян камнями и грудами зеленовато-бурых водорослей. Хотя после прилива здесь осталось полно заводей, в которых копошилось огромное количество маленьких зеленых крабов, так что Дэнни будет чем заняться.

Мы прошли к пляжному кафе и расположились в небольшом, окруженном каменной стеной саду под красно-белым полосатым тентом. По-матерински заботливая женщина в белом фартуке принесла нам две пинты светлого пива и рожок мороженого для Дэнни.

– В это время года у нас полное затишье, – сказала она. – Приятно видеть новые лица.

– Думаю, в этом году все туристы организованно уехали на Корфу[6], – ответил я ей. – Не беспокойтесь, на следующий год они вернутся, когда поймут, какое это сомнительное удовольствие. Сувлаки[7] с чипсами и целое море текилы.

– Надолго вы здесь остановились? – спросила она.

– На все лето, – ответил я. – Я делаю ремонт в Фортифут-хаусе.

– В Фортифут-хаусе? Неужели? А разве Тарранты не думают возвращаться?

– Нет-нет. Они продают дом.

– Что ж… Значит, пришло время кому-то заселиться туда. Но я не стала бы.

– О, почему же?

Женщина покачала головой. Она напоминала мне бабулю из «Уолтонов»[8].

– Я даже в их сад не зайду после наступления темноты.

Лиз рассмеялась:

– Надеюсь, вы не верите в призраков?

– Нет, не верю, – ответила женщина. – Но оттуда долетают звуки, там горят огни, и мне это не нравится.

– Какие именно огни и звуки? – не скрывая любопытства, спросил я.

Лиз не могла удержаться от смеха:

– Да вы, я вижу, смеетесь надо мной? – резко ответила женщина.

– Нет, вовсе нет, – заверил я ее. – Я готов извиниться за свою спутницу, она только что приехала из Эссекского университета. Она из числа скептически настроенных интеллектуалов.

– А вы кто? – спросила женщина.

Я не привык, чтобы меня спрашивали вот так в лоб.

– Я… не знаю, я просто разнорабочий. Здесь подштукатурить, там подкрасить. Вот и все.

– А вы уже ночевали в Фортифут-хаусе?

– Да-а-а, – ответил я, заинтересовавшись.

– И не слышали никаких звуков?

– Зависит от того, что вы подразумеваете под звуками. Все старые дома издают звуки.

Женщина покачала головой.

– Ни один старый дом в мире не издает таких звуков, как Фортифут-хаус.

– Что ж, – признался я. – Были звуки. В основном, на чердаке. Протекший клапан, городские ласточки, белки.

– А царапанье? Вроде того, что издают крысы? Или звуки, которые невозможно объяснить? – Женщина внимательно смотрела на меня сквозь бифокальные очки. Казалось, будто ее глаза плавают в аквариумах для золотых рыбок. Очевидно, она аккуратно пыталась меня спровоцировать.

– Нет, на самом деле, никаких по-настоящему страшных звуков не было. Похоже, мы говорим о разных вещах.

– О, – проговорила женщина. – А огни вы видели?

– Никаких огней. Только звуки.

– Расскажите, на что они были похожи, – настойчиво попросила она.

– Не знаю: звуки, которые издают животные. Крысы там или белки.