Его звонок застал меня в постели:

— Привет и с днем рождения! Пожалуйста, подожди секундочку и послушай!

Я рассмеялась, но он шикнул на меня, и я замолчала. Я прижала телефонную трубку к уху и услышала какой-то мелодичный звук, отдаленно напоминающий пение птиц.

— Это что, птица? — спросила я.

— Нравится? — ответил он вопросом на вопрос.

— Да, я даже как будто чувствую запахи тропического леса. А что это за птица?

— Это вовсе не птица, а лягушка. Этот вид обитает только здесь. Местные зовут таких лягушек «коки», — и он довольно засмеялся.

— Ничего себе, поющие лягушки! Привези мне одну! — я тоже смеялась, от счастья.

— Я привезу тебе подарок, но не «коки», — пообещал он.

Считается, что японцы любят делать подарки. Не худший из недостатков, с моей точки зрения.

Я включила компьютер и прочла несколько писем — друзья поздравляли меня с днем рождения. Дорогуша Сиэр писала, что выслала мне белую коротенькую ночную рубашку из натурального шелка, на которой черной акриловой краской нарисовала огромный бутон лотоса.

Я не могла не улыбнуться.

Каждый год в свой день рождения я с нетерпением ждала подарка именно от Сиэр. Она обожала покупать одинаковые вещи для нас обеих. Делать друг другу подарки-близнецы по самым разным поводам стало у нас своеобразной традицией. Как-то раз я по недомыслию купила пару комплектов итальянского счетчика овуляции. Когда она открыла свой подарок, то чуть не убила меня. У меня-то совсем вылетело из головы, что ей это не нужно.

Кузина Чжуша, которая была старше меня на четыре года, и ее муж художник Ай Дик прислали электронную поздравительную открытку. На ней красовалась пухленькая, вся в трогательных ямочках, улыбающаяся мордашка их трехмесячного сына.

При виде этого жизнерадостного младенца я ощутила легкий укол зависти. С самого детства я завидовала красоте и уму кузины, ее популярности и покладистому нраву. И в школе часто делала ужасные вещи, чтобы досадить Чжуше. Однажды из вредности во время концерта художественной самодеятельности испачкала синими чернилами ее белоснежную жоржетовую юбку.

И вот теперь она была не только счастливой матерью, но и PR-менеджером в принадлежащей американцам, но расположенной в Шанхае консалтинговой фирме. У нее хватало времени и на работу, и на семью — в общем, она стала типичной представительницей нарождающегося в Китае среднего класса.

И хотя в последнее время наши орбиты редко пересекались, мы по-прежнему тепло относились друг к другу и иногда разнообразия ради даже были не прочь поменяться местами. Мы обе не понаслышке знали о самоутверждении и самосовершенствовании и прекрасно понимали, что у современных китаянок гораздо больше возможностей, чем у представительниц предыдущего поколения.

Мне позвонил мой старый приятель Джимми Вонг, и мы условились вместе поужинать.

С Джимми я познакомилась тринадцать лет назад. В ту пору он был знаменитым на всю страну молодым поэтом, самонадеянным и заносчивым. Ему не нравилось правительство, и эта неприязнь была взаимной.

После трагических событий 1989 года на площади Тяньаньмэнь он поспешно эмигрировал и вместе с женой — тоже поэтессой — и новорожденной дочерью перебрался в Нью-Йорк. Сразу после приезда оба — и он, и жена — забросили поэзию: надо было кормить семью, а жизнь в Нью-Йорке очень дорогая. Его жена устроилась работать на швейную фабрику и — по совместительству — в один из ресторанчиков в Чайнатауне. А он поступил в юридическую школу и с нетерпением ждал момента получения диплома и начала практики. Он решил специализироваться на иммиграционном праве и вскоре открыл две адвокатские конторы в районе Флашинг и в Южном Манхэттене и стал оказывать юридические услуги миллиону китайцев, жаждущих получить «зеленую карту». Затем он развелся. Его бывшая жена обзавелась собственным бизнесом — учредила компанию по импорту из Китая в США поддельной антикварной мебели. Это предприятие вскоре стало приносить ежегодную прибыль свыше миллиона долларов.

Я где-то слышала, что у поэтов природные финансовые способности, но только немногие из них решаются применить их на практике.

После моего приезда в Нью-Йорк Джимми Вонг звонил мне почти каждую неделю и приглашал в ресторан. Он располнел, слегка облысел и всегда выглядел озабоченным, как и полагается преуспевающему адвокату. После развода он так и не женился и по-прежнему любил холодное пиво и горячих девочек. Но чем чаще он менял партнерш, тем острее ощущал собственное одиночество.

Однажды он сказал, что я — самый лучший сотрапезник. Ему не удавалось скрыть досаду и разочарование, если я не могла отужинать или отобедать с ним хотя бы раз в две недели. Но через секунду он переставал сердиться.

Нашу дружбу можно было назвать почти безупречной. Нас связывали взаимная симпатия и забота, мы никогда не ссорились, и особой любви между нами тоже не было. Мы не испытывали друг к другу ничего похожего на плотское влечение или страсть и потому открыто обсуждали свою интимную жизнь.

На этот раз мы выбрали шанхайский ресторанчик на Мотт-стрит в Чайнатауне под названием «Лао Чжэн Син». Там можно было отведать блюда настоящей шанхайской кухни.

При встрече вечно озабоченное лицо Джимми расплылось в радостной улыбке. Он широко раскинул руки и крепко обнял меня.

— Знаешь! — воскликнул он, оглядывая меня с головы до ног. — Мне даже не верится, что мы дружим уже целую вечность!

На мне был белый свитер из ангорской шерсти с воротником «хомут» и черный кожаный пиджак.

— Время над тобой не властно, — заметил он. — Подумать только, ты сейчас выглядишь точно так же, как в нашу первую встречу в Пекине, все та же мордашка!

Я рассмеялась. Лесть всегда приятна. При моем невысоком росте, длинных прямых волосах и округлом лице я, действительно, иногда могу сойти за невинную юную девушку.

Он достал из кармана небольшой красный сафьяновый футляр, перевязанный серебристой ленточкой, и протянул мне.

— Что это? — спросила я с любопытством и потрясла коробочкой над самым ухом, пытаясь на слух определить, что внутри. С самого детства меня избаловали подарками. И с тех пор немало моих знакомых на собственном опыте убедились, что я принимаю любой подарок как должное. Даже Мудзу упрекает меня в излишней самонадеянности.

Но Джимми, похоже, нравилось мое ребячество:

— Угадай, что это! — Он улыбнулся. — Нефритовый браслет! Очень тонкой работы. А десять лет назад я непременно подарил бы тебе стихотворение.