«Сделать так, чтобы мечта Пайпер осуществилась».

Пейшенс старательно извлекала салфетки из дозатора. Он старается выудить из нее секреты. Ищет разгадку того, почему она нанялась к его тете. Что бы он подумал, скажи она ему, что в детстве ей было не до мечтаний? И что потом было время, когда даже должность домработницы казалась недоступной? Интересно, тогда он будет доверять ей больше или меньше? Пейшенс догадывалась, какой будет ответ.

– Я-то считала, что у нас перемирие, – ушла она от ответа.

– Да я просто разговариваю. Вот уж не думал, что попросил вас разгласить государственную тайну.

Он прав, а она зря так реагирует. Он ведь не виноват, что коснулся больного вопроса.

– Я хотела стать учительницей, – уже мягко произнесла она.

– Но разве это так трудно? – Черт бы его побрал за эту харизматичную улыбку! – Почему вы передумали?

– Я просто выросла, – отрезала она. – Наша мама умерла, и мне пришлось растить Пайпер. – Наверное, лучше кое-что рассказать. Это разумнее, чем постоянно ершиться.

– Не легко ходить в школу и воспитывать младшую сестру.

Не стоит сообщать ему, что денег на школу не было, но ему не нужно это знать.

– Простите, сколько вам было лет?

– Восемнадцать.

– Вам, должно быть, туго пришлось.

– Мы справились. А вы? – Она поспешила перевести разговор на него. – Вы всегда хотели стать юристом?

Он засмеялся:

– Нет, конечно. Ни один маленький мальчик не хочет стать юристом. Я хотел стать профессиональным бейсболистом.

– И что случилось?

– Я вырос, – повторил он ее же ответ, но у него слова прозвучали без колкости, а грустно. – Нужно иметь атлетические способности еще ребенком, чтобы стать профессиональным спортсменом.

Глядя на него, трудно поверить, что он не был таким мальчиком.

– По-моему, у вас фигура что надо, – сказала она. На что он изогнул брови, чем вогнал ее в краску. – Я хочу сказать, что вы вовсе не такой хилый, как говорите.

– У меня было слабое зрение, аллергия и детская астма. Поверьте, никто не мог спутать меня с Бейбом Рутом[2]. – Он усмехнулся: – И Галерея славы впереди не маячила. Так что меня направили по стезе семейного бизнеса.

– Я думала, что ваш семейный бизнес – это рудники. – Ана постоянно говорила о серебре Даченко.

– Это было в прошлом веке. А дедушка Теодор сделал семейным бизнесом право. И слава богу. Можете себе представить, как я кашляю, пробираясь по серебряному руднику?

Пейшенс рассмеялась. Его среда – костюмы от модельера и богатое общество.

– Вы сказали, что вас направили в семейный бизнес. Выходит, вы сами этого не хотели?

– Иногда начинаешь заниматься чем-нибудь и сам не понимаешь, как получилось, что ты втянулся, – пожал плечами он.

Пейшенс это тоже касалось, хотя его жизненный путь далек от ее собственного.

– Вам, по крайней мере, это нравится?

– Большей частью – да. Но бывают дни, когда я жалею, что я не в шахте.

– Давайте без обид, но я полагаю, что плохой день богатого юриста не совсем то, каким бывает плохой день у бедной прислуги.

– О, не будьте так уверены, – заметил он. – Вы никогда не занимались брачным контрактом вашей сводной бабушки.

Тут девушка за прилавком выкрикнула их заказ, и Стюарт вылез из кабинки, оставив Пейшенс думать над его ответом. Через минуту он вернулся с подносом еды. От запаха жареного мяса у нее забурчало в животе. Пусть ресторанчик «У Эла» не отличается чистотой, но бургеры здесь отменные.

Они поделили бургеры и картофель фри, а потом Пейшенс спросила:

– Разве составление брачного контракта такое ужасное дело? Это же не мытье туалета или что-то в этом роде?

– Вы бы так не говорили, если бы знали бабушку Глорию.

– Сурово.

– Это еще недостаточно сурово, – ответил Стюарт, откусывая от бургера.

Ага, выходит она не единственный человек, с которым у Стюарта проблемы. Возможно, он вообще не любит чужаков в семье. Или только женщин-чужаков?

– Но может что-то ее оправдывает? Ну, например, если ваш дедушка ее любил…

– Дедушка Теодор хотел ее. Это большая разница.

– И она, возможно, его хотела, – ответила Пейшенс. Почему она защищает незнакомую Глорию? Может, потому, что тем самым хочет улучшить собственную репутацию в его глазах.

– Ей были нужны капиталы Даченко. – Нельзя было не заметить яда в его голосе. – Она устремилась к деньгам со скоростью реактивного снаряда. Ей было безразлично, от кого получить деньги или кому она при этом причинит боль.

А кому? Судя по горечи в его голосе и по искаженному лицу, было ясно, что он чего-то недоговаривает.

– Эта Глория… чудовище какое-то.

– О, первосортное. Я говорил, что ей только что исполнилось тридцать четыре года? – неожиданно добавил он.

– Тридцать четыре?

– Угу.

– Разве ваш дедушка не умер…

– Десять лет назад, – уточнил он. – Мой дед умер десять лет назад.

Выходит, Глория… Пейшенс наморщила лоб, делая подсчеты.

– Поняли? И теперь я навечно увяз в ее делах.

Пейшенс сделала большой глоток колы. Его откровения вызвали у нее массу вопросов, но эти вопросы она не имела права задавать – не ее это дело. Тем не менее она не удержалась:

– Ана почти ничего не говорила о своей семье… о других членах семьи помимо вас.

– Так уж получилось, что Ана и дедушка Теодор не любили друг друга. Насколько я понимаю, они не разговаривали лет сорок или пятьдесят. Все были поражены, когда она приехала на его похороны. Она заявила, что сделала это исключительно из-за уважения ко мне.

– Ну и ну. – Не разговаривать с родным братом десятилетиями? Она не могла прожить, не поговорив с Пайпер два-три дня. – У них, должно быть, была крупная ссора.

– Я тоже в этом уверен. Я как-то спросил у Аны, но все, что она сказала, – это то, что дедушка Теодор украл ее счастье.

– Каким образом? – Для Пейшенс Ана представлялась одной из самых довольных жизнью людей.

– Не могу этого понять. Помню, что мой отец как-то ворчливо произнес, что деду следовало поступить по совести и что все случившееся – его вина. Но пока Ана не захочет рассказать, что же было, мы так ничего и не узнаем.

– Бедняга ваш отец. Похоже, что он оказался между двух огней.