Было 17.45. Подходя к лифту, она развернула лист бумаги, исписанный рукой Ольги Ильиничны. Записка было короткой, нежной, но требовательной:

«Любовь моя! Роскошь моя! Бархатное покрывало мое! Хочу тебя обнимать, нежить в кружевах эротического пыла. Жду! Обязательно приходи. Мой адрес: Большая Спасская, дом 9, квартира 17. Ольга — твоя шахиня, а ты — моя богиня!

P. S. Приготовлю тебе 300 долларов, ведь зарплата только через месяц, а без денег человек такой зависимый! Нелюбимый! Жду! Не опаздывай! Ровно в 8 вечера. Впрочем, я уже с половины восьмого дома. Дверь будет открыта. Я в ванной. Жду! Ох, как нам будет хорошо!»

Мегалова улыбнулась, поцеловала записку и спустилась вниз. Выйдя из здания Академии наук, она села в свой «Пежо» и направилась за мелкими покупками: сначала по Косыгина, потом — через метромост к Усачевскому рынку. Вытащив из сумочки таблетку «Диане» и капсулу «Микрофоллина», она задумалась, помрачнела и с какой-то поспешностью проглотила их. Она ненавидела эти процедуры: они всякий раз возвращали ее в прошлое, которое она совсем не хотела вспоминать. Ей казалось, что она родилась лишь одиннадцатого февраля, после завершающей операции, что другой жизни у нее никогда не было.

Отказаться от своего прошлого у нее были весьма веские причины. Когда она очнулась после глубокого наркоза, в ее сознании стали сразу возникать картины совершенно новых удовольствий. Она ждала, она мечтала их иметь, ими наслаждаться! Когда она впервые встала, чтобы почистить зубы, ей мерещилось, что вместо щетки у нее в руках был долгожданный erecticus, он касался ее рта и доставлял неописуемое удовольствие. Вместо пасты ей хотелось чувствовать на зубах сладчайшую сперму. Наталья Никитична не знала ее вкуса, но была убеждена, что она окажется обязательно лакомой. Когда она принимала душ, ей грезилось, что она стоит не под струей воды, а перед фонтанирующим erecticus; когда причесывала волосы, ей мерещилось, что не расческа помогает ей в этом деле, а жесткие мужские руки, умело и с нежностью приводящие ее голову в полный порядок. Вместо больничного халата из хлопка она ощущала на себе прикосновение голого мужского тела, оно как бы захватило ее в плен и домогалось полного удовлетворения. Ей вдруг показалось, что это мужское требование — не фантазии, а реальное вожделение, что она должна немедленно принадлежать этому сладострастному мужу — но тут же она залилась горькими слезами, так как была вся перевязана и врачи до полного выздоровления категорически запретили ей этосамое, желанное. Первые послеоперационные дни она просила у врачей снотворное, чтобы сны наяву не возбуждали ее сознание, приводя к тому, что она вскакивала с кровати, забивалась в угол и готова была броситься на любую санитарку, чтобы удовлетворить свое неистовое половое влечение. Именно тогда госпожа Мегалова стала мечтать не только о недоступных в ее состоянии мужчинах, но и о женщинах.

Больничный период жизни вообще оказался для нее особенно тяжелым. Лишенная секса, она находилась в постоянном поиске не только партнера, но и способов мастурбации. Первым ее изобретением был мешочек. Из штапельной больничной наволочки она скроила похожую по форме на пенал торбочку, вывернула ее с изнанки на лицевую сторону, чтобы спрятать шов, и лихорадочно начала запихивать в нее все, что оказалось под рукой и было похоже размером на erecticus — карандаш, пару шариковых ручек, фломастер, зубную щетку, тюбик пасты, — после чего торопливо ввела ее в анус. Но тщательные старания возбужденной госпожи Мегаловой себя не оправдали: конструкция оказалась непригодной. Не хватало ни эластичности, ни округлости. Все предметы ерзали внутри пенала, и никак не получалось собрать их вместе. Наталья Никитична не сдалась: отчаяние вынудило ее спешно искать решение этого деликатного вопроса. Ей пришло на ум выпотрошить торбу, вынуть из тумбочки бинт и перевязать свою коллекцию в единый, упругий продолговатый столбик, чтобы затем опустить его в чехол, ввести в анус и начать сходить с ума. Тут ее дыхание опять участилось, закатились глаза, приоткрылись губы, пересох язычок… Но вторая попытка тоже провалилась: округлости столбика не хватило. Дама буквально взвыла! В гневе она бросила подушку в окно, ногой опрокинула шкафчик, кулачком застучала по стене палаты. Немного успокоившись, она опять стала ломать голову, что предпринять. Затем взяла со стола батон хлеба, очистила мякоть от корки, размочила ее в воде, натянула марлю на чашку, взяла расческу и принялась ею растирать по марле хлебную жижу. Постепенно чашка наполнилась клейстером, которым она стала обмазывать марлевый столбик, чтобы он возмужал и обрел правильные формы. Потом взбалмошная дама опять вложила его в чехол, выключила свет и в попытках вправить чехол в свое сокровенное место начала стонать и плакать — но не от удовольствия, а от тщетности своих попыток. Левая рука и зубы госпожи Мегаловой в отчаянии скоблили стену. Вконец обессилевшая, Наталья Никитична провалилась в сон. Утром, когда рассвело, оказалось, что обои у кровати были разодраны, а ноготки на пальцах левой руки обломаны.

Но мания тотальной эротики началась у Натальи Никитичны значительно раньше.

В одно обычное супружеское февральское утро ей — тогда еще Борису Никитичу Мегалову — вдруг пришло на ум, что жить с женщиной ему наскучило. Хотелось чего-то совершенно нового. Сумасшедшего! Как же можно жить в таком замечательном мегаполисе без оригинальных и сумасбродных идей? Тут, конечно, надо отметить, что нынче нередко современному москвичу приходят в голову самые несуразные мысли. Слава богу, что не пришло ему в голову стать президентом, потому что почти каждый житель нашего города мечтает как раз об этом. А президент ведь может быть лишь один! Или заиметь нефтяные вышки, и не пару десятков, а на четверть всей российской тайги, а еще лучше — даже несколько побольше. Чего уж там мелочиться! Проснуться министром финансов или председателем Центрального банка. А сколько москвичей мечтают стать олигархами? Ну, почти каждый второй! Впрочем, обычно бывает так, что человеку взбредет в голову какая-то никчемная идея, пофантазирует он вдоволь, пройдет пара минут, остынет сердце от обид и волнений — а ее уже и след простыл. И наши земляки мечтают уже совсем о другом: как бы пивом накачаться да какую-нибудь известную даму в собственной постели увидеть.

Но с Борисом Никитичем произошло все наоборот: он так сильно, так глубоко, до самых потайных коридоров души загорелся этой затеей — превратиться в женщину, — что буквально ни о чем другом размышлять уже больше не мог. Попытавшись понять неуемную силу, потребовавшую от него поменять пол, он вспомнил, что эта мысль поначалу пришла ему в голову как бы даже случайно. Борис Никитич был совершенно уверен, что она тут же исчезнет. Но нет! Она не просто задержалась, а стала буквально сверлить его рассудок, настойчиво требуя, чтобы он немедленно приступил к желанной трансакции. И это отступничество от своего мужского естества было вызвано не какими-то физиологическими трудностями, а неистребимым любопытством — узнать, что есть женщина, что именно господствует в ее сознании. В этом не было ничего чрезвычайного: сексуальная вседозволенность приобретала в городе невероятный размах. В двадцатисемилетнем возрасте вдруг стать дамой! Господин Мегалов даже убеждал себя, что такая замечательная мысль пришла лишь ему в голову и все станут хвалить его необыкновенную фантазию: дескать, какие мы, москвичи, оригинальные! Вон, наш Борис Никитич захотел поменять — нет, не квартиру, нет, не автомобиль, нет, не один государственный портфель на другой, нет, не мешок рублей на пачки долларов, нет, не дачу в Барвихе на кабинет в Кремле, — господин Мегалов твердо решил изменить пол! Как, звучит? Изменить пол! Лихо, это ведь чисто по-московски: получить сразу все и в большом количестве! «Так в момент знаменитым станешь», — подумывал тогда он. Но когда он стал интересоваться проблемами трансформации одного пола в другой, то был по-настоящему сконфужен: оказалось, что транссексуалами мечтают стать тысячи его земляков, а больницы переполнены пациентами. Он устыдился своей идеи, но отказываться от нее все же не захотел, а начал ломать голову, как построить свое женское будущее, чтобы не просто стать одной из дам великого города, а сделаться необыкновенной, всеми востребованной, одержимой любовью и сексом женщиной. Дамой не для кого-либо одного, мужчины или женщины, а для всех и каждого. После таких мыслей уже никакая огромная очередь на операционный стол микрохирурга больше не смущала его. Борис Никитич мечтал слыть самой доступной особой и добиться в сексе выдающегося мастерства. Он искал альтернативу господствующей в мегаполисе мании власти. И почему-то был уверен, что найдет ее в фантазиях эроса.