— То есть без супружеских отношений… — замялась я, думая, что смущаю монаха. — Но тогда откуда взяться детям? И что это за семья?

— Какие уж тут супружеские отношения! — с сомнением покачал головой игумен.

— Что делать-то? — всхлипнула я.

— Делать? Всё уж сделано… и еще раз скажу: без любви жить нельзя! — ласково сказал батюшка.

— Нельзя? — удивилась я. — А как же терпение, смирение…

— Можно и потерпеть, если нравится каторга. Каждому не возбраняется по силам терпеть.

Ответ монаха поразил до глубины души.

— Это каторга? — переспросила я.

— А как еще это назвать? Каторга, когда нет любви.

От такого простого и ясного определения я опешила. Все предыдущие споры и разговоры с ближними и дальними о наших с Вадимом «непростых отношениях» были разрешены в один миг: «Это каторга». Сколько за пять лет пришлось мне услышать советов — от семейных и одиноких, от священников и родственников, но никто не догадался сказать: «Без любви жить нельзя». Это совершенно неожиданно сделал средних лет незнакомый до сегодняшнего дня монах, и я в один миг поверила ему, как родному доброму отцу. Действительно все просто: когда нет любви, зачем придумывать иные объяснения? Только чтобы совершенно запутаться в них и в итоге сломать собственную жизнь. Этот монашеский ответ был именно мне, не Васе, не Маше, не Саше, лично мне … Так умеют говорить старцы.

Эти мысли пронеслись как молния, разрядившая мою житейскую атмосферу, но совсем ее не поменяла, дальше-то что? Надо что-то делать…

Игумен, будто зная мои мысли, сказал:

— Вам нужно расстаться и посмотреть, что каждый друг для друга значит. Увидеть это, там и решить.

— Ему некуда идти… — снова заплакала я. — Давно б расстались, наверно…

— Не беда, — сказал игумен, глядя на меня с состраданием сердечным. — Помолимся…

— Да? — переспросила я, а про себя усмехнулась, не имея веры в его слова. Сколько я пыталась найти Вадиму жилье — бесполезно, а он, видишь ли, «помолится»… и с неба, что ли, комната вдруг свалится?

Разговор закончился, игумен благословил меня, пожелал Ангела в дорогу, и мы расстались.

Случилось чудо. После долгих месяцев тоски ко мне вернулась радость жизни, стало легко на душе — весь мир бы сейчас обняла. какой батюшка удивительный… В ушах стояло: «Без любви жить нельзя». Хоть и говорил он про семейные отношения, но, наверно, имел в виду вообще христианскую любовь. Сегодня я узнала, что она реально существует… Несомненно, игумен N имел в себе эту любовь и с избытком излил ее на меня. Ни от кого не видела я такого глубоко сочувствия, как от него. Никто никогда не жалел меня так, как он, разве только Ангелы на небеси. В несколько минут он излечил меня от застаревшего уныния. Подобные мысли занимали меня в то время, когда, не замечая ни крутого спуска, ни тяжелого подъема, несколько раз обошла я вокруг монастыря.

Только не верила я, что по молитве игумена Вадим сам уйдет. Не верила — и всё! Потому что за пять лет жизни с ним каких только попыток разойтись не предпринималось и все безуспешные.

В знакомом дворе мужчина колол дрова, стало быть, у моей хозяйки новый постоялец. Решив подмогнуть, подняла с земли несколько полешек и пошла к поленнице. Из подъезда вдруг выскочила хозяйка и заверещала:

— Отойтить, говорю! Не трогай-ти!

— Да я же помочь хочу! — сказала я.

— Девок не беру, сбирай манатки! — не успокаивалась старушенция.

— Я не за ночлег, просто так помогу…

— Сбирай манатки! — не слушала она.

— Да пожалуйста… — рассмеялась я.

Обратный билет был на завтра, и вряд ли возможно поменять его на сегодняшний вечерний поезд. Но ночевать в Печорах больше не хотелось. И я помолилась: если получила ответ на свой вопрос, то пусть появится билет на сегодня, а если его не будет, значит, надо прорываться к отцу Иоанну. С тем и пошла на автостанцию, дождалась автобуса до вокзала, села. Остановки через две в автобус запрыгнул мужчина, который из салона на улицу крикнул другому мужчине:

— Я сдам и сразу вернусь, жарьте уже картошку!

На ловца и зверь бежит.

— Вы случайно не на Москву сдаете? — подскочила я к нему.

— На Москву… а что?

— На сегодня?

— Да…

— Отдайте мне этот билет, пожалуйста, — обрадовалась я. — Сейчас деньги отдам. Можете дальше и не ехать.

Мужчина вынул из кармана билет. Я полезла за деньгами.

— Но мне все равно придется побывать на вокзале, взять на завтра…

— Так у меня же на завтра билет! — засмеялась я. — Просто поменяемся и все!

И мы поменялись синими листками железнодорожных билетов, на которых тогда еще не печатали фамилию пассажира.

— Вот ведь какая молитва у отца Иоанна, — удивился мужчина. — Сказал, что до вокзала не доеду… Я даже испугался. Думал, в аварию попаду, а он вон что имел в виду. Вы ведь к нему приезжали?

— К нему, но думала, что не попала. А оказывается, попала. — И из глаз вдруг выкатились две слезы. — Какие они тут все… — Я даже не смогла договорить.

— А давайте к нам! — предложил мужчина, когда автобус остановился на следующей остановке. — У вас же еще уйма времени.

Таким образом я попала в дом к одной монахине, которая разрешила мне останавливаться у нее в последующие приезды в Печоры. Ее домик на отшибе состоял из трех небольших чистых комнат: в одной жила она, в двух других могло разместиться пять-шесть паломников. Чужих она не пускала, но благодаря чудесному обмену билетами по молитве отца Иоанна я тоже сделалась «своей». На монашеской кухоньке узнала я немало монастырских преданий и баек, о которых не имела ни малейшего представления. По каким-то одному Богу известным причинам собравшиеся в одном месте люди дали мне понять, как далеко отстою я «от духовной жизни». Однако меня это мало огорчило: присутствующие сами были опутаны паутиной собственных скорбей, болезней и искушений. Они уговаривали все-таки добиться встречи с отцом Иоанном, но я отнекивалась тем, что уже получила совет и нет сил повторить свой рассказ кому бы то ни было, даже Иоанну Крестьянкину. Да и зачем, если уже получила ответ на свой вопрос. Из-за своего упрямства я чуть не лишилась статуса «своей»… Но кончилось миром, по-христиански испросили мы друг у друга прощения, и это понравилось более всяких баек.

До вокзала провожались всей компанией, о существовании которой еще несколько часов назад я не подозревала. Матушка отправилась на вечернюю службу. И я пожалела, что не осталась еще на день — именно из-за Всенощной и утренней литургии. Это был мне урок на будущее. Но так удивительно все сплелось в тот приезд — не разделишь, пожалуй.

Вернувшись в Москву, в ожидании участи, я стала меньше реагировать на Вадима, хотя раздражал он меня по-прежнему. Спустя несколько дней мне почему-то очень захотелось позвонить одному знакомому режиссеру: подумала, может, работу какую-нибудь подкинет? Но работы не было, и я спросила: