Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот разговор, в отличие от предыдущего, не отличался эмоциональностью. Он был просто деловым.
— …внакладе не останешься. Да, твое дело — найти детскую почку. А лучше две. Остальное я обеспечу. Лепила, говоришь, руки золотые?.. Ребятишек с огнестрелами штопает? Хиру-ург?.. Да уж знает, их же там учат. Все, звони, жду.
Мать, сидевшая в холле отделения диализа частной клиники, пыталась читать глянцевый журнал, но буквы расплывались перед глазами.
Ей говорили про возможные осложнения, но тогда, три недели назад, так хотелось надеяться на лучшее! Хотелось верить, что дочь поправится после тяжелой болезни, пойдет в школу, будет играть с другими детьми и из дома исчезнет проклятый аптечный запах…
Оставалось надеяться, что муж сделает чудо, как это не раз уже случалось, и малышке не придется ждать… Пусть другие подождут. Ее дочь ждать не может.
Молодой женщине не приходило в голову, что это слова, повторенные ею вслед за мужем, означают приговор другому ребенку.
Нет ничего лучше старых, еще довоенных дачных поселков. Нет ничего лучше огромных лесных участков с елями и соснами. Эти участки никогда не были обезображены парниками и ровными рядами цветущей картошки. Стоящие в глубине леса дачи едва можно было разглядеть с дороги или соседских владений. Поэтому их обитателям не нужны двухметровые «кремлевские стены», столь любимые хозяевами новых коттеджей.
Да, на этих дачах нет сегодняшнего комфорта. Но они сохранили дух времени. Дух старой русской интеллигенции.
Все эти годы и десятилетия на косогорчике около старой деревянной лестницы по пятницам, ближе к вечеру, собирается ребятня. Так было в шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые годы прошлого века. Так остается и по сей день — мальчишки и девчонки встречают электрички, побросав в траву свои велики.
Меняются века, поколения, социальный строй, меняются модели велосипедов — а дети продолжают перед выходными ждать своих родителей. Бабушка и дедушка — это, конечно, хорошо. Но папа и мама…
Ждать их начинаешь с вечера четверга, потом, лежа в постели, представляешь в деталях завтрашнее путешествие на станцию. Приезжаешь обязательно заранее — надо же место занять! — и с замиранием сердца смотришь сверху вниз на растекающиеся по перрону людские ручейки. Родители в толпе опознаются безошибочно. Помогает почти звериный нюх…
К отцу Галина Николаевна тоже обычно приезжала по пятницам. И проходя мимо косогорчика, вспоминала, как сама высматривала папу в людском потоке. Ее же никто никогда не встречал. Как говорится — не сложилось…
Но все равно — выйдя из вагона и не обнаружив зрителей в амфитеатре (середина недели, сидеть у станции совершенно бессмысленно) она почувствовала себя обделенной.
Однако окунувшись в размеренную дачную жизнь, абсолютно не соприкасающуюся со столичной суетой, Галя Рогозина успокоилась и поняла, что она дома.
Мимо нее шли тетки в косынках, несли ведра со смородиной. Бегали беспечные, ничего не знающие об Органисте дети. Где-то впереди поднимался дымок, дразнил обоняние всей округи запахом шашлыка. Приглушенно играла музыка. Душа постепенно начала расправляться и оттаивать…
Калитка, привычно скрипнув, отворилась. Как же здесь легко дышалось!
Недавно прошел дождь, тропинка еще не просохла. Поднявшись на крыльцо, Галина Николаевна дернула ручку двери, ведущей на застекленную террасу.
Архитектура дачи была весьма своеобразна — для того чтобы попасть в жилые комнаты, надо было пробраться через целую анфиладу веранд. Зачем их настроили аж три штуки, не помнил даже отец. Это была идея Рогозина-деда, известного оригинала.
— Пап, ты дома? — крикнула дочь.
Дверь не поддалась. Найдя в сумке ключи, Галина Николаевна вошла в дом и на всякий случай позвала еще раз:
— Па, ты что, спишь?
В ответ — тишина…
Заглянув в комнату отца, Галина увидела, что кровать пуста. Отсутствие на террасе удочек объяснило все. Рогозин-отец был страстным рыбаком, можно сказать, маньяком рыбной ловли. Полковник милиции Рогозина как будто споткнулась о страшное слово. Ощущение было такое, словно «маньяк» преследует ее даже здесь, на тихой отцовской даче.
Галина Николаевна оглянулась и увидела на столе пачку газет. Взяв одну из них, начала пролистывать…
Заголовок на первой же полосе буквально кричал: «Очередная жертва Органиста. Милиция бессильна». Ниже — большая, но некачественная фотография с места происшествия: тело мальчика на носилках, носилки аккуратно, как будто не понимая, что сделать хуже уже невозможно, санитары грузят в старенькую машину «скорой помощи». Возраст и оснащение машин, в народе прозванных труповозками, никого особо не волнует. Поэтому для этих целей даже в столице используются «скорые» образца семидесятых.
Прочие заголовки не уступали первому: «У нас нет ни одной улики», «Сколько стоит детская печень?», «Террор в Москве», «Посещаемость школ упала на пятьдесят процентов», «Новый Чикатило. Только хуже»…
Не выдержав, она швырнула газету в угол, потом судорожно схватила пульт, включила телевизор и села на диван в надежде отключиться под бормотание какого-нибудь дурацкого шоу. Но увы, первым, что она услышала, было:
— …Опять ни одного свидетеля, ни одной улики. Милиция бессильна. Сегодня у нас в гостях полковник милиции, начальник…
Пальцы начали прыгать по кнопкам, но все каналы передавали новости. Одни и те же. Посмотрев на стоящий на этажерке будильник, Галина Николаевна обреченно пробормотала:
— Шесть часов вечера, всех прорвало.
— …Власти города призывают горожан положиться на милицию. Однако не все согласны с этим призывом. Сегодня нам удалось услышать мнение представителя стихийно образованной народной дружины. Туда вошли отцы убитых детей и просто сочувствующие. Дадим слово одному из участников движения:
— …Нет, у меня в семье все живы, слава Богу. И как раз поэтому я выхожу на улицу. Чтобы защитить близких, раз государство не может. И я не одинок. Я могу сказать только одно. Если он нам попадется, а рано или поздно это случится, в руки милиции мы его не отдадим. Если он сейчас меня слышит, я хочу сказать — ты труп, ублюдок…
Щелк.
— …Сегодня утром, примерно в одно время с обнаружением пятнадцатой жертвы, пропал еще один ребенок. Все как прежде: он исчез на пути от дома к школе, никто ничего не видел. В связи с этим милиция снова просит не отпускать детей в школу одних, даже если вы живете от нее в пяти минутах ходьбы…
…Когда Рогозин-старший наконец вернулся с рыбалки, уже совсем стемнело. Увидев свет в окне, он забеспокоился и прибавил шагу. Не снимая болотных сапог, с удочкой в руках, с прицепленным к ремню большим пакетом, в котором трепетали и бились живые еще рыбины, Николай Демьянович прошел сквозь веранды прямиком в комнату.