– Ты меня просто убиваешь, друг.

Кевин хлопнул его по спине.

– Увидимся на следующей неделе.

– Кевин, да ладно тебе, у меня же…

– Увидимся на следующей неделе,  – повторил Кевин, перебивая его.

И Дрю, словно у него не осталось сил спорить, неохотно кивнул.

– На следующей неделе.

– В то же время, что и сегодня.

– Понял.

– Если не появишься, я сам приду за тобой.

– Я же сказал, понял.

Снова шлепнув его по спине, Кевин сказал:

– Ладно.  – А потом посмотрел на меня.  – Я договорился с приютом для женщин на следующие две ночи.

Я моргнула, не зная, означает ли это, что меня сюда не приняли. Затем я вспомнила, что кто-то – либо Дрю, либо Лилли – говорил мне, что понадобится несколько дней для того, чтобы обработать мои тесты и получить результаты анализов крови и мочи.

– Хорошо.

– Я могу подвезти тебя до приюта на обратном пути в церковь,  – предложил Дрю.

Кивнув, я приняла предложение. Мне хотелось поблагодарить его, но слова застряли в горле.

А надежда снова вернулась. Не желая ей доверять, я вытеснила это чувство из сознания.

Когда я только приехала в «Центр надежды», я не знала, что и думать, особенно после знакомства с Лилли. Теперь же я всем своим существом хотела получить этот шанс. Мне хватало ума, чтобы понять: я не смогу справиться в одиночку. Мне нужна была помощь.

Я последовала за Дрю туда, где он припарковал машину.

Он, как истинный джентльмен, открыл для меня дверь. И заговорил только тогда, когда сам устроился на водительском сиденье:

– Как ты думаешь, примут тебя в «Центр надежды»?

Название центру вполне подходило, хотя я не собиралась ему этого говорить. Я пожала плечами.

– Я готова попробовать.

– Отлично.  – Он слегка наклонился вперед, вставил ключ в замок зажигания и завел мотор.

Какое-то время мы молчали.

– Это ты скажешь мне, приняли ли меня в программу? – спросила я.

– Нет, либо Кевин, либо Лилли.

– Ладно.

Вот, значит, и все. Я, наверное, никогда его больше не увижу. Ну и ладно.

Еще несколько минут мы проехали в молчании. Остановившись на красный свет, Дрю сосредоточенно смотрел прямо перед собой.

– Похоже, в ближайшем будущем я буду посещать центр каждую неделю.

– Хм-м… – Я не знала, что это должно было означать. Возможно, таким образом он хотел дать мне понять, что будет рядом и сможет справляться, как у меня дела. Я не знала, что по этому поводу чувствую.

– Будешь меня проверять? – спросила я с вызовом, словно меньше всего на свете хотела этого или нуждалась в нем.

– Нет. Я, наверное, больше тебя не увижу.

– Ну да. Зачем тебе со мной встречаться?

Он снова на меня посмотрел.

– Или увижу, если захочешь.

Предложение казалось искренним.

Я пожала плечами, словно это ничего для меня не значило. Вот только на самом деле мне почему-то даже хотелось, чтобы мы встретились. Знание того, что он где-то рядом и следит за моим прогрессом, стало бы для меня дополнительным стимулом.

– Раз в месяц церковь устраивает там обед,  – сказал он на следующем светофоре.

– Ты этим занимаешься?

– Не лично я, группа женщин из церкви. Представься им.

– Хм-м… – Как будто кто-то из этих церковных леди захочет со мной знакомиться.

– Программой занимается Линда Кинкейд. Ты легко ее узнаешь: под два метра ростом и густые черные с проседью волосы.

– Конечно.  – Я изо всех сил попыталась скрыть сарказм, потому что вовсе не собиралась искать эту женщину.

– Если тебе что-то понадобится, просто дай ей знать, и она передаст мне.

Ни за что.

Дрю припарковался у приюта.

– Когда войдешь в приют, назови директору свое имя. Там ты проведешь следующие несколько ночей.

Я посмотрела на него и несколько раз кивнула.

– Спасибо,  – прошептала я, потому что у меня внезапно закончились все слова.

– Я рад, что сумел помочь,  – сказал он.

А затем, к моему изумлению, Дрю отвернулся от меня, словно не хотел, чтобы я что-то прочитала на его лице.

– Ты можешь думать, что это я помог тебе, но, Шей, ты удивишься, узнав, что ты стала ответом на мою молитву.

Я? Ответ на молитву? Слишком потрясенная, чтобы как-то ответить, я выбралась из машины, гадая, что он мог иметь в виду. А он не дал мне возможности спросить, потому что уехал тут же, оставив меня на тротуаре с моим маленьким чемоданом.

Четыре месяца спустя

Кевин настоял на том, чтобы я вступил в баскетбольную команду. Как бы мне ни хотелось придумывать отговорку за отговоркой, чтобы избежать этого, мой друг был упрям и полон решимости меня в ней видеть. Так что каждую среду вечером вне зависимости от погоды я бегал по площадке с группой других людей, в том или ином качестве служащих церкви. К моему изумлению, я вскоре начал получать удовольствие от этих упражнений. Я понял, что физическая нагрузка позволяет мне смыть пóтом почти всю тоску и недовольство.

Как мне ни сложно было это признать, но именно от этого я и страдал – от тяжелой, глубокой депрессии. В то время я этого не осознавал, как, наверное, случается довольно часто. В семинарии я посещал немало психологических курсов. Казалось бы, я должен был распознать симптомы. К несчастью, я бродил в густом тумане потери и горя, будучи просто не в состоянии осознать, что со мной происходит.

Справившись с принятием этой истины, я тут же записался к врачу и договорился о еженедельных психологических сессиях для себя и детей. Мы прошли через ад, и пора было прекратить притворяться, что все хорошо, потому что хорошо нам не было. Антидепрессанты и терапия сотворили чудеса с моим психическим здоровьем. Время, проведенное с друзьями, и физические упражнения укрепили мое тело.

Недели шли за неделями, мы с Кевином начали вместе отдыхать после баскетбола, попивая холодную минералку. Со временем я все больше убеждался в том, что он заранее планировал эти встречи. Мы говорили о болезни Кэти и неизбежности смерти, о том, как это повлияло на детей. Именно Кевин порекомендовал мне психолога, с которым, как выяснилось, дружил.

В результате и Марк, и Сара, насколько я мог судить, чуть лучше приспособились к жизни без матери и научились это принимать. Саре было всего пять, когда Кэти впервые поставили диагноз: четвертая стадия рака яичников. Врачи давали ей всего пару месяцев жизни. Она продержалась шесть. И я в определенной степени даже жалел, что она не умерла раньше. Это звучит ужасно, и я страдал от невыносимой вины за подобные мысли, но последние недели ее агонии стали самыми тяжелыми в моей жизни. Смотреть на ее страдания было невыносимо. Это буквально убивало меня, что я только теперь начинал сознавать.