Еда в кафетерии, естественно, не была цветной. Майя попыталась выбрать что-то более-менее съедобное на внешний вид, потому ограничилась тостом с яйцом, круассаном и чаем с бергамотом. Выбрав один из свободных одинаковых серых столиков с одинаковыми серыми стульями, она уселась, взяла в руки тост и откусила кусочек.

Такого невкусного тоста Майя еще не ела. Ни разу в жизни. Дело было даже не в цвете и не в текстуре. Тост был в меру прожаренным. Вот только абсолютно безвкусным. Казалось, что ешь вату. Майя отбросила его и надкусила круассан – вкус был точно такой же. Вернее, вкуса не было вовсе. Дрожащими губами Майя попробовала чай – и ничего не почувствовала.

Майя вернулась к стойке с едой, прилежно отстояла очередь и вежливо попросила у буфетчицы соль, ну или хотя бы сахар.

– Какой сахар, деточка? – округлила глаза буфетчица, – ты в своем уме? У нас нет ни сахара, ни соли – это приказ ректора Полуночника. Есть только прессия.

Буфетчица протянула Майе стеклянную солонку с прозрачными гранулами-кристаллами. Майя повертела солонку в руках, вернулась к своему столику и сыпанула прессию на тост с яйцом. Вот только от прессии тост, казалось, стал еще более ватным и безвкусным. Майя высыпала горсточку гранул себе на ладонь, лизнула языком и начала отплёвываться. Язык у неё онемел, стал неповоротливым, как будто зубной врач в него вколол обезболивающее-ледокаин.

– Ты так не усердствуй с прессией – убьешь собственные вкусовые рецепторы, – сказала Майе девушка за соседним столиком.

Она была высокой, почти на голову выше Майи. Её короткие остриженные под каре светлые волосы пушились, так что с ними явно не справлялась ни одна резинка. Чем-то она напоминала одуванчик. В её телосложении было что-то атлетическое. Грудь, на которой висело множество самых разных значков, она гордо выпячивала колесом. Каждый раз, когда она что-то произносила значки звонко перезванивались друг с другом, будто колокольчики.

– Через неделю привыкнешь – ответила девушка-одуванчик – потом у еды даже появится вкус. Немного. Но появится. Я – Пенна, кстати. – она протянула руку для пожатия, – Пенна грей Куликова.

– Майя.

– Прессия нейтрализует любой вкус. Потому её и так сыпят куда можно и нельзя, даже в воду.

– А если не добавлять прессию, что будет?

– Попробуй не добавляй. Полуночник ох как не хочет, чтобы его студенты испытывали эмоции. А еда, особенно вкусная – способна вызвать такой спектр эмоций, лучше любого кофейного напитка.

– Кофе тоже запрещен?

Пенна заговорщически улыбнулась.

– Кофе нет и кофейные зерна тоже. Но вот только есть и пить это в кафетерии запрещено, даже на собственной кухне. Не дай ВремеНика, тебя застукают за этим делом в неположенном месте. Тут – Пенна обвела взглядом всю Чашечку – студенты только и выживают что за счёт кофе.

– И где такое положенное место?

– Я тебе покажу – ответила Пенна, доедая свой сэндвич.

Майя догадывалась, что конструкции, похожие на большие телефонные будки, стоящие по коридорам всей Академии не просто украшения. В них все время толпились студенты, будки никогда не были пусты, а к ним стояли огромные очереди. Стены этих будок были стеклянные, и все происходящее внутри было видно.

– Как в аквариуме – буркнула Майя, когда им с Пенной удалось попасть внутрь.

– Идея ректора-губернатора. Он не одобряет кофе, но запретить его не может. Как никак это символ и традиционный напиток Подземельного мира. Однако он все же надеется, что такие будки и распитие кофе на виду у всех пристыдит кофеманов.

Майя, до этого никогда не любившая кофе, взяла приготовленный кофемашиной напиток в керамической чашке с гербом Академии теней – серебристой чайкой и черным вороном, которые летали по кругу, будто пытались поймать друг друга за хвосты. Майя вдохнула запах кофе так, будто ничего вкуснее в жизни не чувствовала. В Академии Теней в принципе ничем не пахло – ни преподавательским парфюмом, ни штукатуркой, ни краской, ни ремонтом. Полная пустота.

Пенна кофе пить не стала, она взяла из специального отсека кофемашины крафтовый пакетик пепельного оттенка и принялась жевать, лежащие там кофейные зерна, будто они были конфетами.

– Майя, привет, – окликнул её знакомый голос.

Майя обернулась. Это был Илья. Он тоже пил кофе в компании каких-то девиц с факультета катастрафологии – специалистов по созданию катастроф и несчастий. Девицы то и дело хихикали между собой, кидали многозначительные взгляды на Илью и перешептывались.

Майя протиснулась к парню и попыталась приветственно его обнять, но в который раз он её опередил, протянув руку для пожатия. Пришлось пожать.

Когда они закончили пить кофе, время уже подбиралось к десяти и все студенты потихоньку начали собираться на украшенной шарами и лентами площади. Представители Комитета Созвездий, который организовывал все мероприятия, помогали студентам расходится по своим местам, отведенным для каждого факультета.

– Не боишься? – хитро прищурившись спросил Илья, когда они с Майей оказались рядом, проходя через стеклянные двери холла на площадь.

– Если ломать ноги, то с Эвереста.

Часы Зерцали пробили десять, а почетные места для гостей ректора, обтянутые бархатом смоляного оттенка, все еще пустовали. Все студенты уже стояли выстроившись, играла нейтральная электронная музыка, не вызывающая никаких эмоций – готово было всё, кроме самого важного. В таком томительном ожидании начальства прошло пол часа. И только когда у всех ожидающих затекли ноги, музыка прервалась.

Парадные двери распахнулись и на площадь словно приведения выплыли почетные профессора Академии, которых сами студенты видели один раз в год. Теневики были одеты в черные мантии, теневицы в белые и на всех сияли острые звезды цвета стали. Когда почетные гости расселись вошёл сам губернатор-ректор Полуночник. Его мантия тянулась за ним следом метра на четыре.

Мария Сергеевна, которая была ведущей всех подобных мероприятий, стоя у стойки-кафедры посреди площади, представляла ректора-губернатора, стараясь не забыть все его титулы. За подобную оплошность можно было в два счета вылететь с работы.

– Заведующий кафедрой героев и катастрафологов, член-корреспондент Подземельной академии наук, академик Подземельной академии образования, доктор безликих наук, профессор заслуженный деятель науки Подземельного мира, заслуженный свободный артист Подземельного мира, двадцать четвертый губернатор Нижнебурга Эрлик грей Полуночник.

Под всеобщие шумные аплодисменты к кафедре вышел ректор.

– Здравствуйте, дорогие студенты… и вы, девушки, – девушек за студентов он явно не считал.

Полуночник начал свою длинную монотонную речь про новый полный перспектив год в Академии. Чуть ли не каждое его предложение было приправлено его собственной историей из жизни. И речь, которую можно было бы уложить в пять минут, растянулась на долгих пол часа. Здесь важно было не спать – любое закрытие глаз каралось отчислением. А нежелание слушать историю из жизни ректора воспринималось Полуночником как личная обида.