Пшеничные булочки вызывали у деда непробиваемый запор.

Михаэль отодвинул от себя миску, встал из-за стола и направился к выходу.

— Сядь на место, идиот, — приказал высокий, странно узкоплечий санитар Хидякин.

В раннем детстве Хидякин был белобрыс и бледнокож. Он мечтал о бронзовом загаре, но из-за недостатка меланина его неоднократно облезшая кожа к концу лета приобретала мясной цвет. Ежедневное посещение солярия зимой тоже не приносило желаемых результатов. Худое тело упорно отторгало ультрафиолетовые лучи, но лицо охотно воспринимало обедненный спектр и становилось странно желтым, как у больного гепатитом.

Он — студент-медик — так комплексовал по поводу своего телосложения и цвета лица, что сам не заметил, как от зависти к нормально сложенным стал мизантропом.

Будущий доктор упорно пытался накачать мышцы — не получилось, и тогда он возненавидел всех мускулистых. Плохо сложенных ненавидел еще больше, потому что они своим видом напоминали ему о его физическом недостатке.

Желтолицый втайне мечтал доказать всему человечеству, дескать, худой, да посильнее вас коренастых буду. Мечтал и отрабатывал удары на душевнобольных.

Бил не всех, но все знали, что он может сильно ушибить каждого, а если и не ушибить, то пребольно ткнуть длинным ключом под ребра. Весь ужас состоял в том, что санитар Хидякин был абсолютно непредсказуем, а потому — тайно ненавидим запуганным им контингентом.

Всех без исключения сотрудников называли по именам и фамилиям, и только одному Хидякину придумали кличку Желтый Санитар.

Он знал, что его боятся, знал, что он практически безнаказан, и это ощущение безнаказанности, а главное, власти над беззащитными обитателями больницы было сладко, как оргазм.

Желтый Санитар знал точно, что во избежание синяков и кровоподтеков нельзя бить по лицу — и бил в основном по корпусу. Знал, что нельзя бить шизофреников — могут нажаловаться профессору Минкину. Он вообще не любил шизиков, ибо они умнее нормальных, а следовательно, паскудней. Если и бил «раздвоенных», то лишь тогда, когда те находились в состоянии аутизма — ухода в себя. Его лупишь, а он о чем-то напряженно размышляет. Красота!

Нежелательно было колотить маниакально-депрессивников. Вернее, не так, в стадии маниакального возбуждения бить можно: им, дуракам, так весело, что не обижаются, а вот в депрессивной стадии бить опасно. И без того понижен фон настроения, и без того злобен и раздражен. Затаит злобу и нападет сзади. Псих, что с него возьмешь?

Можно, в принципе, поколачивать альцгеймеров с выраженной фиксационной амнезией и старикашек с сенильными психозами — забудут пожаловаться, но здоровьишко у них слабенькое, косточки хрупкие, ломкие. Не рассчитал силу удара — и сыграет в ящик. А у него может оказаться влиятельная родня. Лучше не рисковать.

Самые безопасные и потому удобные «мешки» для постановки удара — олигофрены. Но и тут своя тонкость: дебила дубасить нужно умеючи, иначе в случае осложнений — переломов ребер, перитонитов, разрывов печени, селезенки — у дебила может наступить временное прояснение ума (как правило, перед смертью), и он успеет нажаловаться, свинья!

А вот представителей двух других градаций олигофрении — имбецилов и идиотов — бей не хочу! Кто поверит человеку, неспособному к социальной адаптации? Кто проникнется жалостью к индивиду, не умеющему считать деньги? Никто. А идиот с имбецилом тем и отличаются от дебила, что последний рублики считать может, а идиот с имбецилом собирать денежки любят, но вот подсчитать накопленное не в состоянии.

Желтый Санитар не посчитал нужным выяснить точный диагноз Михаэля.

Нарушитель должен быть поставлен на место и немедленно наказан за непослушание. В противном случае остальные психи перестанут бояться и, как следствие, перестанут слушаться.

— Я кому сказал, сядь на место? — Желтый Санитар встал в проеме двери, загородив выход из столовой. — Все пожрут, тогда пойдешь.

— Там муха.

Михаэль попытался обойти препятствие, но Хидякин схватил его за шиворот левой рукой, а правой ударил крюком под дых.

Ударил и сразу ощутил разницу. Кулак не утонул в мягкой требухе, а уткнулся в твердую, как дерево, мышечную защиту, и псих не упал и не согнулся от удара, как это происходило в ста процентах случаев раньше.

Еще один удар. На этот раз кулак Желтого Санитара больно ушибся об поставленный для защиты локоть, и опять нарушитель не ойкнул и не согнулся пополам.

Одним коротким рубящим движением Михаэль освободил воротник от цепкой кисти Желтого Санитара, пошел назад к столу, но не сел, а прислонился спиной к стене, ожидая окончания обеда.

Михаэль не ударил обидчика, он его проигнорировал, и это было поражением для Хидякина — тем более позорным, что не было в столовой человека, мысленно не зааплодировавшего бунтарю.

Он знал, на чьей стороне публика, и так же хорошо знал, как можно переломить ситуацию в свою пользу. Нужно унизить ослушника, а это можно сделать, лишь поставив его в смешное или неловкое положение.

— Сядь, я сказал, козел.

Михаэль помедлил самую малость и сел за стол.

На этом можно было и закончить, но Хидякин счел, что псих унижен недостаточно. Он наклонился над Михаэлем, положил ему руку на плечо и сделал участливое выражение лица. Это было смешно. Желтый Санитар заметил подобие улыбки у сидящего рядом, и это усилило кураж:

— Аппетитика у нас сегодня нет? Не покакали с утра? Животик у нас сегодня бо-бо? А мы щас тебя из ложечки покормим. Открой-ка ротик, детка.

Желтый Санитар зачерпнул ложку щей, поднес ее ко рту неподвижно сидящего Михаэля, и…

Миска, сноровисто подброшенная рукой Михаэля, взлетела, и мерзкая баланда окатила лицо кормильца. Капуста запуталась в волосах. Засаднило от кислого веки. На брови повисла вареная муха.

Схватился за глаза. Закричал как ошпаренный, хотя щи давно остыли.

Подбежал на крик помощник и растянулся во весь рост, как будто ему дали подножку. Засвистел милицейской трелью Хидякин. Нажал на тревожную кнопку. Вбежали санитары с лицами тюремных надзирателей и с радостной готовностью к насилию. Заломили руки бунтарю, обездвижили в смирительной рубашке и помчались к Минкину с жалобой на злоумышленника. Заорал, дескать, как сумасшедший: «Муха!» — и нанес телесные повреждения сотруднику при исполнении. Плеснул в лицо горячими, как кипяток, щами и, возможно, повредил будущему врачу зрение.

Конфуз! Значит, прав был доктор Савушкин, когда написал в диагнозе про «бред преследования тремя мухами». Нехорошо, неколлегиально получилось, хотя, с другой стороны, прогресс налицо. Раньше преследовали три мухи, а теперь только одна. Пошел процесс лечения. Глядишь, скоро преследование мухами прекратится, а пока нужно как-то успокоить больного и назначить ему кое-что покрепче.

Ну и конечно, до полной ремиссии — закрытый режим. Под замок. Прогулки без сопровождения запретить. А то, не ровен час, нападет сзади на нянечку…