Как и обычно, Кэрол не обращала на его речи ни малейшего внимания. Устав от безделья в «Наке», он начинает выискивать на сайтах малоизвестные факты и сообщает потом семье, но жене всегда казалось, что она уже где-то это слышала, но давно выбросила из головы. Некоторые женщины были бы благодарны мужчине, приносящему каждый день в дом новую, любопытную (если не сенсационную) сплетню, у которого к тому же есть индивидуальный, очень острый (возможно, немного пессимистичный) взгляд на вещи и индивидуальное восприятие мира. Чего не скажешь о Кэрол, которая казалась вполне довольной своей ролью, покорно отмывала майонез, остатки которого он всегда размазывал по всей тарелке, аккуратно делала пожертвования в Фонд патрульных полицейских, не принимая в расчет, что слово благотворительность не ограничивается расстоянием в пять миль, и которая настояла на том, чтобы бюрократическая машина распоряжалась большей частью его дохода, полагая, что проявляет таким образом заботу об обществе. В общем, она предпочла бы иметь мужа, купившегося на это промывание мозгов и зараженного идеей «патриотизма», который превратил простой факт рождения в бессмысленное марширование на митингах в средней школе, чему Джексон предпочитал тусовки на лестнице.

Естественно, все ее старания претерпевали крах, иначе Кэрол не была бы такой, какой стала. Когда он впервые ее увидел, она занималась ландшафтным дизайном в том же доме, где он долго выполнял работы из гипсокартона; их сблизило то, что оба считали владельца полным придурком и оба находились в одинаково зависимом от него положении. После колледжа она бралась за любые заказы и училась и вскоре должна была получить диплом университета в Пенсильвании хотя ее отец (он всегда полагал, что дочь вышла замуж под давлением) был вовсе не доморощенным «мастером», а владельцем вполне солидной фирмы, занимающейся строительством. Джексон заинтересовался симпатичной молодой женщиной, которая не боялась замарать руки и сама перетаскивала тридцатифунтовые брикеты торфа. Но больше всего его привлекало в ней умение спорить. Она не соглашалась с ним ни по одному вопросу и казалась очень довольной этим, вот так за пивом после трудового дня у них все и сладилось. Сейчас она вела себя так, словно победила во всех спорах, что было довольно странно, поскольку Джексон не помнил, чтобы проиграл хоть в одном.

Еще в ней никогда не было отравляющей жизнь серьезности и занудства. Она была смешливая, по крайней мере, всегда смеялась над его шутками, что доставляло ему даже большее удовольствие, чем подтрунивать над ней. Это его качество передалось и Флике. Ответственность меняет людей. По этой причине Кэрол больше никогда не пила даже пиво: в любое мгновение их дочери может потребоваться помощь матери, и жизнь Флики будет зависеть от ее способности трезво мыслить. Это то же самое, что быть вечным дежурным врачом. Всегда надо находиться на связи.

Джексон решил вернуться к теме, которая, казалось, занимала его жену.

– Хорошо, ты не понимаешь, почему для меня важно, что Шеп приблизился к выходу из этого театра абсурда под названием «свобода». Давай посмотрим на ситуацию с другой стороны. Почему для тебя было так важно, чтобы это не произошло?

– Я не говорила, что для меня это «важно», – возразила Кэрол. – Я сказала, что он не тот человек, чтобы бросить семью в трудную минуту.

Джексон медленно опустил ноги на пол с голубым покрытием «мармолеум» от «Форбо». (И кто помогал им его положить? Шеп Накер.)

– Тебе просто претит сама мысль о том, что кому-то удалось вырваться! Что кто-то отказывается тащиться по жизни, исполняя каждое движение чисто механически, маршируя в шеренге прямиком в могилу! Что существует такое понятие, как Человек с большой буквы. Смелый! Мыслящий! Волевой!

– Хочешь поругаться? Отлично, это самый верный способ расстроить твою дочь. Давай продолжай, – бубнила себе под нос Кэрол с той монотонностью, которая больше походила на помешательство. – Не тебе придется потом впихивать ей диазепам в задницу, потому что глотать его она отказывается.

В продолжение разговора о лекарствах в кухню очень кстати вошла Хитер и спросила:

– Еще не пришло время для моего кортомалофрина? – Джексон понятия не имел; никогда не помнил, надо его принимать до или после еды.

– Хитер, мне надо сейчас заняться ужином, у нас будет гость, и он должен прийти с минуты на минуту. Думаю, тебе лучше принять лекарство вместе с Фликой после еды.

– Но я как-то странно себя чувствую, – запротестовала Хитер, слегка покачнувшись. – Голова кружится, тело ломит, жарко и все такое. Я ни на чем не могу сосредоточиться.

– Ох, хорошо. Налей себе молока.

Кэрол отперла верхний шкафчик, где под замком хранились леденцы, и это было частью их спектакля. Таков корто-малофрин, название было придумано ими спонтанно, после того как годами в их жизни присутствовал катапрес, клоназепам, диазепам, флоринеф, риталин, проаматин, депакот, ламиктал и нексиум, которые составились в считалочку для Флики, похожую на стишок из «Алисы в стране чудес». Как и когда принимать кортомалофрин, было по всем правилам указано в рецепте. Джексон с удивлением узнал, что в арсенале фармацевтов наряду с лекарственными препаратами существуют так называемые таблетки плацебо, очевидно, не одна Хитер чувствовала в них потребность и жадно тянулась к маленьким коричневым пузырькам из «Гуд энд Плентиз» по десятке за штуку.

Кэрол вытряхнула на ладонь три шарика, и Джексон отвел взгляд. Он считал все это чепухой. Ох, он говорил Кэрол, что Хитер просто хочет подражать сестре, постоянно принимающей всевозможные пилюли. Девочке необходимо больше внимания, и фальшивый рецепт – не выход из положения. Ее следует научить ценить хорошее здоровье и беречь его. Когда Кэрол была беременна Фликой, в лабораториях еще не проводили обследование на семейную вегетативную дисфункцию, поэтому им сказали, что с малышкой все в порядке, и будущие родители расслабились. (Ха, ха, в скором времени их ждал большой сюрприз. Когда их педиатр наконец-то объявил им какой-то диагноз, похожий на вердикт девятнадцатого века вроде «синдрома тотального отказа», объяснив тем самым нежелание новорожденной брать грудь, потерю веса и постоянную рвоту, его было очень сложно осознать, памятуя о заверениях врачей во время первого триместра.) Слава богу, во время второй беременности Кэрол обследование уже проводили, и они знали, что вероятность того, что и у второго ребенка будет подобный синдром, один к четырем, они волновались до самых родов. Когда акушер с улыбкой сообщил, что все хорошо, мама Хитер расплакалась от счастья. Интересно, Хитер никогда не думала о том, что если бы в утробе у нее нашли ген СВД, то сейчас ни о какой ревности к родительскому вниманию не было бы речи? Нет, конечно, ребенку не говорят о том, что мать была буквально в шаге от прерывания беременности.

И старшей дочери об этом также не говорили, поскольку было совершенно ясно: знай они об этом, обязательно дразнили бы Флику. Он никогда не согласился бы на такой шаг, просто размышлял. В один из самых трудных периодов их жизни – когда уже заканчивался этап реабилитации после проведенной на позвоночнике операции – врачи сообщили о необходимости провести «фундопликацию Ниссена», которая решала основную проблему ребенка с желудком – Флика внезапно разозлилась, и не на то, что именно ей предстояло все это пережить, а на родителей, которые обрекли ее на это. Разозлилась просто на то, что жила.