Как-то на исходе третьего года она обнаружила, что сын, ненадолго отделавшись от Орбина, лепит причудливые фигурки из размытой дождем грязи. Тьиво остановилась, наблюдая за ним, ибо никогда не видела, чтобы ребенок делал что-то подобное. Фигурки получались кривые и странные, однако в них можно было различить людей и животных — вот свинья, а вот женщина с грудью и длинными волосами. Нерешительно — все-таки он был сыном, мужчиной, к тому же, как она теперь поняла, умным мальчиком — Тьиво набрала цветных камешков и принесла ему, чтобы он мог сделать глаза или украшения. Он терпеливо взял их и отложил в сторону. Они не были нужны ему.

Позже пришел Орбин, ударил Райэра и растоптал фигурки. Ребенок, поведением похожий на мать, просто отошел и без всяких вопросов начал подметать двор.

Ах, ребенок…

Он походил на нее, это правда. Но на отца он походил больше. Даже в возрасте полугода его ноги уже обещали стать куда длиннее, чем обычно у искайцев. Его густые волосы казались плотным и гладким черным шелком, а глаза, обрамленные черными ресницами, раскрывались, как распускаются цветы.

И он делал фигурки из грязи. Он пел тоненьким птичьим голосом, работая для Орбина — мелодии словно приходили к нему прямо с неба, ведь он никогда не слышал ни одной песни, кроме тех, которые мать пела ему во младенчестве. Однажды она увидела его скачущим по долине верхом на сговорчивой Тьме. И тогда зрение Тьиво помутилось. Она увидела высокого мужчину с синими, как гроза, отсветами в волосах, верхом на черном звере, с вересковым копьем в руках, а ветер в горах шумел, словно голос огромной толпы…

…Она не должна была его оставлять!

Всадники на тракте, видимо, знавшие обычаи, отступили в сторону, пропуская процессию. Животные, на которых они ехали, были зеебами — Тьиво раз или два видела их в Ли. Но она никогда не видала ничего похожего на другого зверя — угольно-черного, с длинной узкой головой.

Однако ни Тьиво, ни другие женщины не слишком-то рассматривали всадников и их животных. Они нашли свой знак. Эти всадники и есть знамение. Им мог стать заяц или солнечный луч, ком снега или упавший камень — что угодно, живое или нет.

Получив знак, теперь они просто должны дойти до ближайшего крутого обрыва, где скалы поджидали холодную бесприютную жертву. Хорошо изучив этот край, женщины знали, что такое место расположено не более чем в получасе пути вверх по уступам, примерно в миле от тракта. Ках, посылающая мужчин совершать обряд в такой дали, проявила великодушие, позволив женщинам провести ритуал так легко.

Они подошли к безветренному горному кряжу на краю огромной пропасти. Гонги смолкли. Женщины опустили деревянный гроб на край обрыва, и каждая положила на него руку, каждая из тех, кто забивал гвозди — за исключением родственницы, Тьиво.

Вытолкнутый на край ущелья, а потом и за край, гроб оказался в воздухе и полетел в разверстую ледяную пасть. Ниже и ниже падал он, отталкиваясь от пустоты, пока далеко внизу не разбился об уступ и не пропал из виду, взрыхлив глубокий снег.

Женщины стояли и смотрели на Тьиво. Теперь она должна оплакать свою потерю.

Тьиво откинула голову и завыла в серое низкое небо. Женщины наблюдали за ней, приготовившись ждать. Жалоба должна быть длинной, ведь умерла мать ее мужа. И только после этого — долгий путь домой.

Никакого выбора.

Что может сделать Орбин в ее отсутствие?

На этот раз он нашел орхидею. Более того, львенка.

Каким-то образом чутье Катемвала привело его к цели в самый подходящий момент. Находка. Лет десять назад такое случалось гораздо чаще.

Да, он спешился лишь ради этого ребенка.

Элисаарец соскочил на землю и подошел к мальчику, разминая мышцы после седла. Стоя рядом с неуклюжим отцом, мальчишка разглядывал пришельцев, зеебов, скакуна. Пока его вели от дома, он крепко и доверчиво держался за шерсть черной собаки, которая ростом была больше него самого. Он смотрел без страха и смущения. Черные живые глаза светились умом и чистотой.

— Ну что ж, дорогой, — сказал Катемвал, опускаясь, чтобы заглянуть ему в глаза. Положив руки на плечи ребенка, он ощупал его. Мальчик был здоровый и чистый — даже маленькие ноги в заляпанных грязью башмачках. Вокруг его левого запястья тянулся нитеобразный бледный шрам, но, какая бы причина ни оставила его, вполне хорошо залеченный — мышцы и сухожилия не повреждены. — Скажи-ка, у тебя уже все зубы выросли?

Мальчик кивнул и позволил заглянуть себе в рот. Зубы у него были здоровые и очень белые.

— Какую самую далекую вещь ты видишь?

— Горы, — мальчик взглянул на него, затем через долину. Катемвал внимательно вслушивался в его произношение.

— Что-нибудь поменьше.

— Тогда птицу на дереве, — тут же ответил мальчик.

Катемвал, который сам не мог пожаловаться на зрение, глянул ему через плечо и далеко в долине увидел птицу на умершем стволе циббы, испятнанной снегом.

— Хорошо, — похвалил элисаарец. — Как тебя зовут?

— Райэр.

Катемвал поднял брови и встал.

— Подходит, — подвел он итог и жестом приказал одному из своих людей принести сумку с деньгами.

— Постойте, — возразил его неотесанный папаша. — Я еще не ответил… я не уверен…

— Семь серебряных дрэков, я сказал, — отрезал Катемвал.

— Девять, — мужчина облизнул губы.

— Нет.

Далеко на земле мальчик наблюдал, как они спорят над его головой. Его судьба болталась между ними, как невесомый лист.

— Восемь, — отозвался мужчина. — Дай мне восемь.

— Я дам тебе семь, как и собирался. Вот, — Катемвал развязал ремешки и высыпал в его лапу семь трехгранных монет. Новенькие, прекрасные и совершенные, их острые грани сверкали белым светом. Рука мужчины дрогнула, он машинально сжал пальцы.

— Я сообщил о своих торговых намерениях твоим жрецам в Ли, — сказал Катемвал. — Ты понимаешь меня? Сделка совершенно законна. Теперь ребенок мой.

— Он принадлежит мне, — внезапно оскалился папаша. — Если я потружусь вытряхнуть из него кишки, он никогда не вырастет.

Однако Катемвал уже утратил интерес к мужчине. Он снова посмотрел вниз на мальчика.

— Ты поедешь со мной. Мы отправимся в путешествие. Я возьму тебя с собой через море в гордую страну с городами из камня — хорошее приключение. Ты не будешь испытывать нужды ни в чем. Есть здесь что-то, что тебе хотелось бы забрать с собой? — Катемвал был не злым и довольно чувствительным человеком.

Но ребенок молча смотрел на него. Понимает ли он, о чем его спрашивают?

Катемвал поднял его и перенес на скакуна, посадив в седло перед собой. Ребенок не беспокоился, не боялся зверя или зеебов, как не испытывал страха перед собаками с фермы.

Деревенский чурбан снова и снова пересчитывал серебро. Он не заметил или не хотел замечать их отъезд. Но черная охотничья собака залаяла. Мальчик изогнулся и уставился на нее. Когда Катемвал ударил шпорами в бока скакуна и пустил его быстрым галопом, ребенок внезапно вытянулся в его руках, дернувшись к собаке, и заплакал без слов и звуков, страдающий и отчаявшийся.