— Яблоко от яблони… — Ирина поднялась из-за стола и, быстренько собрав посуду, перегрузила ее в раковину. — В кого это ей быть мямлей, не умеющей связать двух слов? По-моему, ни один из нас этим недостатком не страдает!

— Мам, ну ты где? — раздался из глубины квартиры недовольный возглас. — Хватит меня обсуждать, иди сюда!

— Видал? — Ирина Генриховна подмигнула мужу и покинула кухню, оставив его в одиночестве.

Александр Борисович смущенно и виновато посмотрел вслед жене, посидел немного, вздохнул и покачал головой, осуждая сам себя: как ни крути, как ни верти, а дочка права — дома он бывает мало, все семейные процессы на Иркиных плечах… И когда только успевает? Все-таки с женой ему повезло необыкновенно — умница, красавица, кто скажет, что и ей вот-вот стукнет сороковник? Никто!.. Не жена, а мечта, во всяком случае, для такого трудоголика, как он. Точно повезло!..

Людмила Иосифовна Голдина небрежно сбросила на руки старшего оперативника Первого департамента МВД Владимира Яковлева расшитый бисером тулупчик. Окинув равнодушным взглядом мужчин, присутствующих в кабинете Турецкого, Голдина, не дожидаясь особого приглашения, прошла к столу Александра Борисовича и, сев на стул для посетителей, спокойно посмотрела «важняку» в глаза.

По всему выходило, что опасения хозяина кабинета насчет того, что слишком большое, на его взгляд, количество присутствующих на дознании смутит Голдину, оказалось излишним. Хозяйка галереи держалась уверенно и почти безмятежно. Поправив на коленях мягкую большую сумку — нечто среднее, на взгляд Турецкого, между кошелкой и мешком для картошки, она замерла в вопросительной позе с таким видом, словно и понятия не имела, для чего ее сюда вызвали. Яковлев, сидевший рядом с Турецким у маленького столика с записывающей аппаратурой и бланками протокола дознания, слегка усмехнулся: в день убийства Кожевникова ему уже довелось пообщаться с Людмилой Иосифовной, и другого поведения он от нее и не ожидал.

Зато в глазах остальных — яковлевского непосредственного начальника Вячеслава Ивановича Грязнова, следователя Генпрокуратуры, только что вернувшегося из отпуска Валерия Померанцева, угодившего, как водится, непосредственно с корабля на бал, и даже полковника Анисимова, представлявшего ФСБ, явно читалась повышенная заинтересованность: как правило, попадая в этот кабинет, хотя бы и в качестве свидетелей преступления, практически все посетители нервничали. Чего о Голдиной сказать было никак нельзя.

Спокойно и неторопливо она ответила на первые вопросы Турецкого, касавшиеся ее места жительства и рода занятий, подождала, пока Яковлев перепишет в «шапку» протокола ее паспортные данные, и, попросив разрешения, закурила извлеченную из изящного кожаного портсигара тоненькую коричневую сигаретку.

— Давайте, — предложил Александр Борисович, — начнем с того, как давно вы знакомы с погибшим и по каким причинам пригласили его с супругой на открытие выставки и банкет?

Людмилу ничуть не смутило то обстоятельство, что на аналогичный вопрос она уже отвечала Яковлеву непосредственно в вечер убийства. Кивнув, она заговорила низким хрипловатым голосом:

— Собственно говоря, пригласила я скорее не его, а Лену, хотя и Сергей вполне мог оказаться мне полезен… Лена… Елена Николаевна Кожевникова — моя давняя и близкая подруга. Сколько лет мы с ней знакомы, сейчас и сказать трудно, а с Сергеем — семь лет. Ровно столько, сколько они женаты…

И, не дожидаясь уточняющего вопроса, пояснила сама:

— Говоря насчет пользы, я имела в виду, что Кожевниковы в числе остальных были для меня еще и потенциальными покупателями… Конечно, Сергей в живописи практически не разбирается… не разбирался. Но Лена, так же как и я, по образованию искусствовед, мы учились с ней вместе, на одном факультете университета. К тому же она сама немного занимается живописью… Словом, Кожевников к ней в этом отношении всегда прислушивался.

— С Сергеем Павловичем вы тоже дружили?

Голдина слегка поколебалась, прежде чем ответить, но потом, видимо, решила, что скрывать правду нет смысла: если уж дело дошло по каким-то неясным причинам до Генпрокуратуры, все равно докопаются…

— Нет, — покачала она головой. — Если честно, говорить о взаимной симпатии между нами совсем не стоит… Сергей был убежденным консерватором и нашу с Леной дружбу не одобрял именно по этой причине… Иногда мне казалось, что он меня просто-напросто терпеть не может…

— То есть? Что вы имеете в виду? — Александр Борисович недоуменно поднял правую бровь и посмотрел на Голдину поверх очков.

— Ему, как большинству ортодоксов, не нравилась моя сексуальная ориентация… Надеюсь, вас это не шокирует? — Людмила Иосифовна усмехнулась и посмотрела на Турецкого с нескрываемой иронией. — Только не подумайте, что я бравирую. Просто констатирую факт. Кстати, вам придется в этой связи поверить мне на слово, но между мной и Леной никогда никакого намека на такого рода отношения, какие он подозревал, не было. Мы действительно дружили, и более ничего!

Александр Борисович перехватил взгляд Михаила Анисимова, в котором мелькнуло нескрываемое отвращение, и на секунду уткнулся в лежавшие перед ним бумаги, подумав, что все-таки это был весьма разумный шаг — усадить остальных мужиков так, чтобы во время беседы с хозяйкой «Примы» все, кроме него и Яковлева, находились вне поля зрения Голдиной. Достаточно и того, что Володька так же, как и Анисимов, не сумел скрыть легкого шока от только что прозвучавшего признания, проступившего в данный момент на его физиономии более чем отчетливо… Черт бы побрал эту творческую интеллигенцию с их вывертами!

— Ясно, — спокойно вздохнул Турецкий. — С этим, по крайней мере… Пойдем дальше. За сколько дней до открытия выставки вы озвучили Кожевниковым свое приглашение?

Людмила ненадолго задумалась, потом слегка пожала плечами.

— Вообще-то выставка готовилась около месяца, и я несколько раз советовалась с Леной по разным деталям в процессе подготовки. То, что они будут на открытии, — само собой разумелось… Но о конкретном времени сообщила, как всем, дня за два-три. Точнее, боюсь, не помню.

— Но не больше, чем за три? — уточнил Турецкий.

— Нет, не больше.

— Сколько человек и кто именно были приглашены на банкет?

— Вообще-то моя помощница Люся ответила бы на этот вопрос точнее, но я попытаюсь… Так, во-первых, сами авторы с их девицами, во-вторых, возможные покупатели: кроме Кожевниковых Валя Сумко, Жора Карякин… Оба бизнесмены и коллекционеры, хотя назвать их людьми, разбирающимися в живописи, особенно Карякина, трудно… Известный коллекционер, старик Лабанин, Семен Семенович…

— Стоп! — прервал Голдину Александр Борисович. — Вы, по-моему, забыли упомянуть, что оба бизнесмена пришли со спутницами. Их вы тоже приглашали?

— Зачем? — Людмила слегка округлила брови. — Это предполагалось само собой… Конечно, кто-то из них мог прийти и в одиночестве, но на всякий случай…