Некоторые историки и писатели в своих трудах подчеркивали:

«Но репутация молодого князя оставалась весьма сомнительной, его резонно считали гомосексуалистом. На самом деле Феликс был бисексуалом, но это уже тонкости…»[34]

С юных лет Феликс увлекался спиритизмом. Еще при жизни старшего брата, они с Николаем вызывали духов и, по признанию самого Феликса, «наблюдали вещи удивительные». Продолжалось это до тех пор, пока массивная «мраморная статуя не сдвинулась и рухнула» перед остолбеневшими от ужаса братьями. И тогда они дали друг другу обещание дать знак с «того света», когда один из них умрет первым, тому, кто останется жив. Обещание это, конечно, вскоре забылось, но зимой 1908–1909 гг. этот случай вспомнился поневоле. В одно из краткосрочных посещений дворца в Петербурге на набережной р. Мойки, д. 94, среди ночи неведомая и таинственная сила подняла Феликса с постели и заставила пойти к комнате Николая, запертой на ключ со дня его смерти. «Вдруг дверь открылась, – вспоминал Феликс. – На пороге стоял Николай. Лицо его сияло. Он тянул ко мне руки… Я бросился было навстречу, но дверь тихонько закрылась! Все исчезло».

Эта история напомнила Феликсу печальную судьбу старшего брата Николая, который был убит 22 июня 1908 г. на дуэли конногвардейцем графом А.Э. Мантейфелем, супругом графини Марины Гейден, которая явилась причиной конфликта. Он сохранил и письмо, полученное им от графини Марины Александровны Мантейфель (Гейден), незадолго до гибели брата, в котором та предупреждала:

«Милый Феликс,

Я умоляю вас, сделайте все, чтобы Николай не приехал бы теперь с Вами в Петербург, объясните это Вашим родителям, и пусть он до осени остается за границей, это просто необходимо, это совсем не глупости, это очень серьезная просьба, и мама хотела сама написать Николаю, но она лежит в постели и просила, чтобы я вам это написала. Знаете, милый, что здесь все известно: наш ужин накануне свадьбы, моя переписка с Николаем, Ваш приезд в Париж, знают, что мы вместе завтракали, обедали, ходили в театр, знают, что Мама уезжала, и я оставалась одна с Вами, и все еще это так исковеркали, так преувеличили, что говорят такие мерзкие вещи, что прямо голова ходит кругом. Мой Отец, когда я пришла к нему, прямо сказал: “Ты, наверное, думала, что все можно скрыть, да ты знаешь, что все знают все, ты ничего не можешь отрицать, только говоря правду, ты можешь остановить ложные слухи, ведь ты знаешь, что даже Государь узнал все, и я должен был ему рассказать все, что знал”. Подумайте, они рассказывают в городе, что я жила с Вашим братом, и еще другие гадкие вещи. Говорят, я опозорила моего мужа, его имя, мою семью, а Ваш брат опозорил свою семью, раз вел себя ниже всякой критики. Конечно, все это неправда, но ведь доказать это трудно, а все так возмущены, что если Николай приедет, он непременно будет нарываться на скандал, и еще не избежит дуэли. Мой муж приедет через неделю сюда, его родные тоже, полк принимает большое участие, будет подбивать на дуэль, и кончится очень плохо. Все офицеры знают про ресторан, возмущены Николаем и твердят, что здесь затрагивается честь полка и т. д.

Меня на днях выселяют из Петербурга, ради Бога устройте так, чтобы Ваш брат тоже здесь не появлялся, тогда злые языки успокоятся, и к осени все позабудется. Пожалуйста, разорвите мое письмо и не говорите, что я Вам писала, т. к., в общем, я не имею права к Вам писать, и если это узнают, будут лишние неприятности, а их и так много. Напишите непременно и поскорее. Всего хорошего.

Марина»[35].

Феликс письмо не разорвал, как его просили. Сохранилось и прощальное письмо графа Николая Феликсовича Сумарокова-Эльстона к графине Марине Александровне Мантейфель:

«Дорогая моя Марина!

Если когда-нибудь это письмо попадет к тебе в руки, меня не будет уже в живых. Я теперь глубоко сожалею о том, что писал тебе последний раз из Парижа. Я верю тебе, верю, что ты меня любишь, и последнею моею мыслью – была мысль о тебе. Надеюсь, что ты мне веришь, т. к. я не стал бы тебе лгать перед смертью.

Я тебя любил, моя маленькая Марина, за то, что ты не похожа на других, что ты не захотела думать и поступать, как это делали другие, и смело шла вперед той дорогой, которую ты находила правильной. Таких людей в обществе не любят, их забрасывают грязью, в них кидают камнями, и тебе, слабой маленькой женщине, одной не совладать с ним. Твоя жизнь испорчена так же, как и моя. Мы встречались с тобой на наше уже несчастье и погубили друг друга. Ты никогда не будешь счастлива, т. к. вряд ли найдется другой человек, который так поймет тебя, как сделал я. Я тебя понял тем легче, что у нас масса сходных с тобою сторон. Как мы могли бы быть с тобой счастливы.

Прости меня за то, что мое письмо не вполне стильно, что некоторые фразы не вяжутся с другими, но я пишу, что думаю, нисколько не обращая внимания на слог.

Мне страшно тяжело, что я не вижу тебя перед смертью, не могу проститься с тобой и сказать тебе, как сильно я люблю тебя. Подумай, как ужасно идти умирать за тебя и даже не знать, думаешь ли ты обо мне в это время.

Марина, дорогая моя Марина, ты не знаешь, как я люблю тебя. Теперь около 5 часов, через 2 часа за мной заедут мои секунданты и увезут меня, и я никогда, никогда больше не увижу тебя.

Отчего ты так далеко? Ты не услышишь меня, когда в последний раз произнесу твое имя. У меня даже нет твоей фотографии, чтобы поцеловать ее. Единственная вещь, которую я от тебя имею, – это маленькая прядь твоих волос, которую я храню, как святыню.

Вот и все. Я не боюсь смерти, но мне тяжело умереть далеко от тебя, не увидев тебя в последний раз.

Прощай навсегда, я люблю тебя»[36].

Письма Феликс сохранил у себя как немой укор произошедшего несчастья. Трудно теперь наверняка сказать: видела ли прощальное письмо Николая его возлюбленная?! Возможно, что привидевшийся «призрак» брата не пожелал дать ему весть «с того света», за то, что Феликс не выполнил его последнюю предсмертную просьбу.

Эта печальная и трагическая история осталась в памяти многих представителей Императорской фамилии. Так, например, второй сын великого князя Константина Константиновича (1858–1915), князь императорской крови Гавриил Константинович (1887–1955) позднее делился воспоминаниями:

«После бала пошли ужинать в Греческий и соседние с ним залы. В этот вечер мне очень понравилась молоденькая графиня Марина Гейден, блондинка, в голубом платье, очень веселая. Через год она вышла замуж за конногвардейца, графа Мантейфеля, вскоре после свадьбы убившего на дуэли графа Николая Сумарокова-Эльстон, который будто бы ухаживал за графиней Мариной. В свое время эта печальная история наделала в Петербурге много шума. Брак Марины и Мантейфеля распался. Марина принуждена была уехать за границу, а Мантейфель в скором времени ушел из полка»[37].