Говоря это, Ирмели нервно заплетала бахрому брошенной на диван шали в косички, глядя то на Анну, то на Эско полными страха глазами. На ее лбу появилась морщина.

– Какой марки были купленные вами кроссовки? – спросила Анна.

Когда женщина назвала марку, Эско отвернулся к окну и сжал руку в кулак, да так сильно, что побелели костяшки. Анна попыталась проглотить ком в горле.

– А одежда для бега? В чем она бегает?

– Кажется, в разном. Одни штаны, помнится, адидасовские, синие в полоску, и ярко-зеленая куртка – совсем новая. К чему все эти вопросы? Говорите уже, что случилось! – взмолилась Ирмели, не в силах скрыть волнения.

Анна быстро взглянула на Эско. «Об этом, наверное, следовало договориться заранее, – подумала она. – Кто и что расскажет. Неужели теперь мне нужно рассказать все самое страшное? Что делать?»

И тогда Эско кашлянул.

– Поблизости от автомобиля, на беговой дорожке, обнаружено тело молодой женщины, – сипло произнес он.

Рауно Форсман ехал обратно в Салойнен в окружении родившегося заново летнего пейзажа. Его всегда умиляло то, как быстро город превращался в деревню, сколь тонка грань между этими двумя мирами. В детстве его родителей разница была куда разительней, и чтобы преодолеть ее, требовалась основательная подготовка. Тогда горожане считали себя людьми высшего сорта, а на селе им даже завидовали. С другой стороны, их считали туповатыми, потому что они не знали, что такое настоящий труд, и не умели ходить по лесу. Когда Рауно был маленьким, эта разница практически размылась, хотя кое-какие следы еще оставались. Нынче же всех сравнял интернет, и жить за городом стало модно, теперь это называется дауншифтингом. Народ работает в городе, имеет домик в деревне, ежедневно ездит на службу – это окончательно стерло грань между городскими и деревенскими. Со временем традиционные поля застроились клонированными таунхаусами, некоторым эстетствующим счастливчикам повезло больше: они сумели обзавестись настоящей идиллией в виде старой бревенчатой усадьбы.

Рауно объехал дома поблизости от места происшествия. Их было всего четыре: два располагались на улице Селькямяентие, в обоих жили одинокие старики – Ауне Тойвола, ее сегодня решили оставить в покое, и Юки Рааппана. Другие два – новехонькие коттеджи – были чуть дальше от беговой дорожки, к юго-востоку, в Ирьяланперя, где муниципалитет нарезал крохотные участки в надежде заполучить дауншифтеров, чтобы собирать больше налогов. Оказалось, что попасть сюда по той же дороге, что и к домам Ауне и Юки, не получается. Пришлось выехать обратно на трассу, проехать полкилометра на юг и свернуть с кольца в центре Салойнена направо. Отсюда можно было пройти по старой заросшей дороге к освещенной беговой дороже. Стрелок вполне мог этим воспользоваться.

Рауно решил начать с Юки. Маленький домик, старый и неухоженный, но под видавшей виды краской стен и старой битумной черепицей романтик с золотыми руками мог разглядеть милую его сердцу бабушкину избушку. Во дворе росли кусты смородины, согнувшиеся под ягодами. На другом краю участка, сразу за сауной и забором, начинался лес. Рауно постучал в кривенькую входную дверь, покрытую отвисшими ошметками краски. Не прошло и мгновения, как ее открыл резвый старикашка в клетчатой рубахе и коричневых штанах на подтяжках, уставившийся на него. Изнутри пахнуло картофельным погребом.

– Добрый день, – поздоровался Юки и пожал руку Рауно; ладонь у него была шершавая, как наждачная бумага. – Приятно, когда в гости приходит настоящий полицейский. Ко мне мало кто заходит, так что сварю-ка я кофейку.

На всякий случай Рауно решил не отказываться, хотя кухня явно требовала санобработки. На плите из-за нагара с трудом различались конфорки, да и кофейник не блистал чистотой. Повсюду валялась грязная посуда и застарелые объедки. Юки сполоснул две чашки холодной водой. Рауно сел за стол и решил выдержать это испытание, как подобает мужчине.

Найдя собеседника, Юки постоянно отвлекался от темы и явно задерживал Рауно, но визит к нему оказался не напрасным. Несмотря на возраст, дед обладал хорошим слухом и трезвым умом. Ничего особенного он не заметил. Как и из дома Ауне, дороги из его окон видно не было, зато много чего было слышно. В десять с четвертью он отправился закрыть трубу в печке сауны и услышал, как в сторону деревни проехал автомобиль. Рауно подумал, что это явно была не погибшая бегунья. Еще Юки слышал выстрелы до и после урчания двигателя, но они не привлекли его внимания, потому что в это время года кругом стреляют целыми днями, и будь он моложе, то вчера вечером и сам стоял бы на берегу, отстреливая гусей себе на жаркое. Но дробовика уже нет – подарил братнему внуку, как только тому исполнилось пятнадцать и он получил охотничий билет. Давно это было.

Рауно провел у Юки более часа. Три чашки наигорчайшего кофе до сих пор стояли у него в горле, а в рубашке застрял затхлый запах жилища. Он ехал на следующий объект, который в итоге не дал ему ничего, кроме ощущения неизбывной депрессии. В Ирьяланперя жили две перебравшиеся из города семьи с детьми, похожие друг на друга, как сделанные под копирку. Стройка не закончена, дворы – сплошные песочницы, заваленные игрушками и заставленные штабелями досок. Куча спиногрызов-дошколят и погрязшие в долгах родители, валящиеся в кровать от усталости, как только удается уложить детей спать.

«Как и я, – подумал Рауно, – как мы все».

Ни здесь, ни там ничего не слышали, ничего не видели, и в обоих домах по этому поводу было высказано искреннее сожаление. «Конечно, вполне возможно, что кто-то прошел или даже проехал на автомобиле к тропинке, ведущей к беговой дорожке или на берег, а мы этого не заметили. Укладывание детей спать – настолько многотрудное занятие, что родители не обращают никакого внимания на происходящее за окном. С другой стороны, вполне вероятно, что мы заметили бы, если бы снаружи показались огни фар или послышался шум мотора – такое здесь большая редкость, на такое обращаешь внимание. Но если бы кто шастал на улице после того, как мы улеглись спать, то едва ли мы бы проснулись. Все возможно, сложно сказать, может да, а может и нет, мама скоро придет, погоди, папа разговаривает с дядей. В любом случае мы еще подумаем насчет вчерашнего вечера и сообщим, если чего надумаем, хотя это навряд ли». Рауно оставил в обоих домах свои визитки и, уходя, заметил, как дети незамедлительно адаптировали ее под свои игры.

«Можно было зайти в один дом», – думал Рауно, возвращаясь в город. Только утомился от всего этого шума-гама, мелких под ногами, да еще эти бегающие за ними родители – как к себе домой пришел. Может, и он выглядит таким же усталым, но потом в его голове промелькнуло, что это новое дело можно будет использовать как предлог, чтобы как-нибудь вечерком свалить из дому и просто выпить где-нибудь пивка. Вернуться домой, когда дети уже уснут. И жена.

Мысль показалась ему привлекательной.

Сари Йокикокко-Пеннанен пришлось остаться в участке. После обнаружения трупа девушки Вирккунен повесил на нее расследование давешнего случая с девочкой-иммигранткой. «Тут пахнет сверхурочной работой», – подумала она, чертыхнулась и с неохотой позвонила няне; та с еще большей неохотой согласилась остаться с ее детьми еще на час, но ни минутой дольше. Муж Сари был в командировке, а ее мать отдыхала в пансионате для пенсионеров в Эстонии. Обязательно надо успеть домой вовремя. Двое маленьких детей мешали ей с головой уйти в работу, чему Сари, собственно говоря, несказанно радовалась.