– Сначала весёлый, а потом… потом грустный, но хороший.

– Расскажешь?

– Нет, – быстро и как-то резко ответил Малыш, потом смягчился, – ну, может позже, я сейчас не хочу вспоминать, – и Малыш как-то подозрительно часто заморгал и отвернулся.

– Конечно не сейчас, – заторопился Максим и подумал про себя: «Вот, болван бесчувственный!»

– Может, ты расскажешь, куда тебе так срочно надо?

– Извини, Малыш, может быть тоже позже.

– Как хочешь, – Малыш равнодушно пожал плечами, но его глаза выражали явное недовольство.

– Пойми, это может быть опасно. Прежде всего, для тебя.

– Я не боюсь.

– Конечно. Ты очень храбрый мальчик. А вот я боюсь. Боюсь, лишние знания могут тебе сильно навредить. Я доверил бы тебе всё что угодно, если бы это касалось только меня. Но здесь опасность может грозить всем, кто знает хоть крупицу. Каждое лишнее моё слово преумножает опасность для тебя, я не могу и не хочу рисковать не собой, другими. Такое уже случалось! Из-за меня, из-за моих неосторожных слов, пострадали посторонние ни в чем неповинные и вообще непричастные люди. С тех самых пор мне кажется, что каждое моё действие, и даже каждое слово – это тот выбор, который может повернуть всю мою или чью-то судьбу. Каждый шаг, каждая секунда – это твой выбор, за который ты отвечаешь. Не знаю, понимаешь ли ты меня?

– Я понимаю, – тихо сказал Малыш. Отвёл глаза, и нарочито глядя мимо Максима, сказал, – я не требую от тебя никаких подробностей. И не вправе требовать доверия к себе, я его не заслуживаю.

– Ну что ты, Малыш!

– Нет, не заслуживаю. Времени у нас много, и я хочу рассказать тебе, Максим, одну историю.

Малыш задумался и надолго замолчал. Максим терпеливо ждал.

А в мыслях Малыша невольно снова и снова крутились слова незнакомой песни на неизвестном чужом языке, но такие вдруг понятные будто, он знал их всегда. Услышь он хоть ещё одно слово на том же языке, Малыш наверняка ничего бы не понял, а смысл этих простых, странно звучащих слов рождался сам собой. Малыш вдруг осознал, он может, конечно, то же самое сказать на своём языке, но это вызывает в нем недовольство, протест, странное чувство исчезнувшей сказки, горечь и пустоту. А память о том, как песня звучала во сне, о том, как был счастлив Конрад, как был счастлив там сам Малыш, и эта радость почему-то давила на грудь, сжимала горло и наливала глаза нежданной влагой. Малыш раньше и не знал, что радость и грусть могут так неразделимо слиться вместе и так вдохновлять, и одновременно мучить.

Но даже мучения были странными, противоречивыми. От них хотелось избавиться и не хотелось ни в коем случае забыть или потерять. И снова:

Споёмте, друзья, ведь завтра в поход

Уйдём в предрассветный туман.

«Нет. Нет, только не сейчас. Нужно отвлечься», – ещё немного и пришлось бы снова прятать глаза, или пуще того, бежать на улицу. Нельзя же плакать при людях. Даже Конрад давным-давно не видел его слёз, кроме того дня. И откуда теперь их столько, малыш понять не мог. Ведь были и проблемы, и обиды, и унижения, и боль, и страх (который Малыш прятал основательней всего), и не было никаких слёз. А тут песня. Песня! Хотя Малыш понимал, что не только песня тому причиной. И странное место, и странный донельзя незнакомец, и непонятные сны, вдруг зарядившие чередой, и этот разговор о выборе и ответственности – всё это сыграло свою роль. И ещё история, которую он собрался рассказать. Все ручейки стеклись в одну реку и прорвали плотину, которую старательно возводил Малыш в своей душе. Что поделаешь, видать, она была не слишком прочна. Придётся строить новую плотину, нельзя же так жить – чуть, что и сразу в слёзы, как дитё малое или девчонка. Да. Как девчонка! Точнее, девочка. Да, именно о ней и будет история. Мысли малыша, наконец, оставили недавний сон и углубились в воспоминания, он тихо, словно через силу, стал рассказывать.

В тот день его послали в южный район, присмотреться к разным домам. Нет ли богатых особняков, где хозяев временно нет на месте, какова охрана, сколько людей проживает вместе. В общем, обычное дело – найти дом, подходящий для ночной кражи. Мальчишки лучше всего подходили для такой работы, и им платили за это неплохо, в зависимости от успешности предприятия и количества добычи. Малыша приглашали на такие дела неохотно – Конраду криминальную информацию никогда не доверяли, считали его слишком честным, что в старом районе служило плохой репутацией. В этот раз Малыша просто предупредили, чтобы Конраду – ни слова. Он и сам бы не стал рассказывать об этом деле, понимал – Конрад будет вне себя, узнай он о том, чем мальчишка занимался.

Малыш не хотел обманывать старого учителя, не хотел его огорчать и злить, но деньги были нужны. Очень нужны. О жителях ограбленных особняков Малыш почти не сожалел, да и, честно говоря, не особо думал. А если бы думал, то решил бы, что они сами во многом виноваты – думают только о своём богатстве. Вон как с Конрадом, например, поступили – он их детей всю жизнь учил, может и сами у него учились, а пришла беда и никто не помог. Пожалуй, Малыш был одним из немногих, кто искал себе хоть малейшие оправдания. Большинство жителей старого района, промышлявших кражами и грабежами, считали это вполне естественным и даже почётным делом.

Как бы там ни было, а Малыш отправился на своё задание. Это было совсем не просто. Полицейские в южном районе своё дело знали и вряд ли оставили бы без внимания оборванца, болтающегося у приличного особняка. Многоэтажные дома со множеством квартир, мало подходили по причине большого количества свидетелей и малой добычи. Жители этих домов были не в пример беднее хозяев собственных резиденций. Нужно было выискивать такие дома, где соседи были подальше, а деревьев и кустов поблизости было побольше. Так, чтобы можно было незамеченным подобраться к дому (или хотя бы к саду, окружающему дом). Иногда укрытием могли служить стены, заборы или даже пустующие дома (такие встречались и в южном районе).

Малыш бывал, конечно, в южном районе, в основном, подальше от центральных улиц, пробирался вдоль глухих заборов, вдоль стены, отделяющей южный район от западного, где дымили и гудели многочисленные фабрики. Укромных мест было много, если бы не