траве ржавые рамы, стоят полусгнившие фанерные кабины, крашеные зеленой краской. Середина лета. Ромашки, клевер, визиль и оржаник напёрли в пояс. Местами над разнотравьем возвышаются цветущие лопухи- репейник. Пробираемся по этим дебрям. В некоторых кабинах сохранились рычаги, педали тормозов и сцепления, рулевые «баранки». На некоторых стоят ветровые стекла со стеклоподъемниками, зеркала. Рай для нас- патцанвы. Какое счастье — сидишь в кабине, на настоящей седушке, рулишь настоящим рулем, жмешь на педали. Это вам не песочек возить игрушечными машинками.

— А это что за кнопка?

— А это, смотри вытягивается.

— Да, это подсос.

— Зачем?

— Чтобы мотор сильнее работал когда тяжело.

— А это?

— Это поворотники.

— Здоровско!

— Дай я на твоей порулю!

— Че тебе своей мало?!

— В моей руля — то нету!

— Ха, ну так едь без руля, куда ни будь да приедешь.

Само — собой мы, забыв о договоре не шуметь, орем уже во всю ивановскую. Хохочем и бесимся. Вдруг, как черт из бутылки, появляется сердитый сторож. Ну что ты будешь делать, не вступая в спор, ретируемся с территории, Приходится двигать домой.

— Ну вот, говорили же, что надо тише. Дак нет разорались.

— Да кто орал то? Ты Сашка и орал больше всех.

— Я?! Да я вообще молчал!

Потихоньку подвигаемся к дому, как положено, с шутками, криком и гамом. Да и время уже позднее, родители поди нас потеряли.

Сашка младший из братиков Луниных. Колька старше брата на год, но ниже ростом и слабее физически, непоседа и шкода — шило в заднице. Сашка же спокойный, рассудительный и покладистый. Все мы, кроме Когти, худющие — где голова пролезет там и весь пройдешь. Братики не исключение, худенькие и глазастые. Отец их, Анатолий Кузьмич, работает в милиции секретарем, имеет солидный живот. Мама, Лидия Григорьевна женщина высокая, статная, с лицом белым и чистым. Тоже не простая крестьянка- работает начальницей на хлеб. заводе.

Анатолий Кузьмич, хоть и любит иногда выпить, как всякий русский мужик, но меру знает. Частенько ездили Лунины в гости, в Ситниково; у них там было много родни. Поездки эти осуществлялись не на автобусе, а на мотоцикле ИЖ- 49. Какие гости без выпивки. Возвращается Кузьмич пьяненький, а потому ехает тихонько — на второй скорости. Все знают, ежели ползет ИЖ Лунина еле — еле, значит Анатолий выпимши. Подсмеиваются конечно, а все таки в душе одобряют — коли выпил, так не несись сломя голову. Его уважают за спокойный характер, рассудительность, за то что не заносится, не задирает нос, хотя в районной милиции человек не последний. Уж на что отец, редко с кем не пособачился хоть единожды, а с Луниным не ругался ни разу — значит уважает. А может и побаивается- с милицией у него отношения сложные. Как ни как отсидел от звонка до звонка семь лет. Ни за что…?

Тетя Лида поругалась с мамой, была какая то не серьезная причина. И мама сказала в сердцах — Ежели ты так, то не ходи ко мне больше ни когда, и я к тебе ни ногой. Это было вчера, а сегодня раненько по утру пришла тетя Лида мириться. В дом не заходит, а стучит в окно. Мама смеется — Ну, ты че это стучишься, заходи. — Так ты ж, Надя, сказала что б я к тебе больше не ходила. — отвечает тетя Лида с улыбкой. Ну, вот и все, помирились, опять добрые соседки.

Июльское утро. Еще прохладно, но день обещает быть жарким, как и положено- маковка лета. Я стою в ограде, залитой солнцем. Сегодня не обычный там какой ни будь день, а «мое день рожденье». Хлопнула калитка, в ограде появилась тетя Лида. Подошла ко мне, потянула за ухо, не сильно

— Москву видишь?

— Нет, не вижу — Она тянет сильнее

— Москву видишь?-

— Не вижу.

— Во какой упрямый! — восхитилась она, вручая мне подарок, добрый кулек каких- то конфеток и букет цветов из своего садика.

— С днем рождения.

— Спасибо.

Цветы у нее большие, красивые- георгины, какие-то лилии. У мамы в садике таких обычно нет- все разноцветки, ромашки, да мальва.

Я действительно не видел Москвы, а обманывать не умел. И при чем здесь упрямство?

Мы подросли уже настолько, что совершаем длительные экспедиции в ближайшие колки по грибы, по ягоды.

Жаркий и пыльный летний день клонится к закату. Находившись до сыта, усталые, голодные и томимые жаждой бредем в родную деревню.

— Витька, ты чё? Из болота пить воду нельзя.

— А ты процеди ее через фуражку, и все.

— И правда.

Коричневатая теплая, болотная водица тонкой струйкой сочится сквозь плотную ткань фураги. Глотаем чтобы утолить жажду. Все мы в фуражках либо в тюбетейках, девчонки в платочках. …И ведь не болели.

— Патцанва, а вон там, за колочком бахчи. — Чую, что придется воровать арбузики, а это не по мне, не по моему характеру. Пытаюсь отговориться— Да они поди еще зеленые как репа.-

— Зато состоят из воды, напьемся. — Оставив девчонок на опушке леса, ползаем на пузе по бахче, выискивая более-менее спелые арбузы. Не увидал бы сторож. Шалаш его, построенный из веток, торчит высоко посреди бахчи, как юрта какая ни будь. Надо быстренько убираться под защиту березок. Разбиваем арбузы о коленку, едим — зеленые, блин. И жажду толком не утолили. Ладно. Двигаем дальше, скорее бы уж дойти до дома.

Когтя вдруг возопил во все горло — Ура!!! Дядь Толя едет! — Тут и все мы увидели пылящий по проселку Иж Анатолия Кузьмича. Ура. Подходят наши муки к концу. Луневу придется сделать два рейса. За один всю ватагу не перевезти. Садимся трое в люльку. Колька, на правах хозяина, на заднюю седушку. Заработал неприхотливый и надежный мотор, мотоцикл покатил по дороге, подпрыгивая на кочках. Вот моя деревня, вот мой дом родной.

Морозный зимний день клонится к концу, багровое солнышко низенько, а у нас самый разгар игрищ. Давно прошли те дни когда мы катались на саночках с маленьких снежных горочек, которые сооружались нашими родителями у ворот домов. Мы, по выражению отца, возмотались настолько, что катаемся в переулке между улицей Колядо и Ленинской. Переулок метров двести длиной, и имеет хороший уклон в сторону нашей Лягушки. У кого то из патцанвы с улицы Ленинской родители имели лошадь и сани. Мы придумали отстегнуть от тех саней оглобли и использовать в качестве, собственно санок. Разгоняем те сани под горку, падаем вповалку и мчимся вниз, как положено с криком, хохотом и визгом девчонок. Обратно тянуть тяжелые сани