Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отказать ей в ужине я не мог, так как нам нужно было обсудить сложившуюся ситуацию. К тому же, мы могли быть просто друзьями, особенно после того, что произошло в Парящем дворце. Она — слабая девушка, пережившая травмирующий опыт, о котором знаю только я. Поддержать её — мой долг.
Вымотанный после тяжёлого дня, наполненного катанием на сёрфе с использованием Яра, отцовским допросом и пыткой тусклого господина, я задремал на заднем сидении «Руссо-Балта», который вёз меня к дому Аматуни. Сказывалось и то, что после долгой ночной смены на приёме Их Высочеств и схватки с Гуриели я проспал не более пяти часов.
Очнулся я, почувствовав, что автомобиль остановился. Пока я вертел головой, потирая глаза, водитель открыл заднюю дверь. Всё ещё сонный, я воспринял это как предложение выйти из машины. Как выяснилось, я ошибался.
— Привет, Матвей! — услышал я приятный юный голос Елизаветы. Она резво запрыгнула в машину и, воспользовавшись тем, что водитель закрыл за ней дверь, скрыв нас от чужих глаз, быстро чмокнула меня в щеку.
Я сразу почувствовал прилив бодрости, сон как рукой сняло.
— Привет, Елизавета. Как ты себя… — я было начал интересоваться её состоянием.
— Матвей, ты же умеешь водить? — перебила юная Аматуни.
— Ну, да, — ответил я, — а что?
— Давай отпустим водителя, — сказала она, — нам нужно поговорить, да и вообще, родители постоянно его спрашивают, куда, мол, я просила меня отвезти, да что делала. Надоело!
— Ну, давай, — я пожал плечами и вышел из машины.
Елизавета поставила шофёра в известность, что на сегодня в его услугах не нуждается, и он, открыв для меня водительскую дверь, удалился. Фрейлина пересела на переднее пассажирское сиденье.
— Сейчас, — пробормотала она, вбивая в навигатор название ресторана, — ага, езжай по этому маршруту.
Я завёл двигатель и начал движение.
— Тебя тоже допрашивал этот страшный человек? — спросила Елизавета.
— Можно и так сказать, — ответил я, — но, если точнее, то меня допросил сначала мой отец, а тот человек, о котором ты говоришь, только немного попытал.
— Что?! — воскликнула Елизавета Георгиевна. — Скотина, как он посмел!
Я покосился на неё. Её тонкие длинные пальцы сжались в крохотные милые кулачки. Чёрные глаза сверкали, красивые брови грозно нахмурились. Мне очень захотелось, чтобы мои руки не были заняты рулём, а глаза — дорогой, захотелось схватить её, такую хрупкую, такую яростную, и покрыть поцелуями. Жаль, что в её глазах я не больший мужчина, чем, скажем, комод.
— Ему нужно было убедиться, что у меня нет Яра, — объяснил я, — он пытал меня, давая мне возможность защититься Яром. И, если бы у меня был Яр, я бы это сделал. Такую боль не потерпишь.
— Ничего не понимаю, ты же Мартынов, внук князя Мартынова, — растеряно произнесла Елизавета Аматуни, — как у тебя может не быть Яра? Да я же и сама видела вчера.
— То, что ты видела вчера — отдельная история, а вообще, я был уверен, что вся высшая знать Константинополя в курсе, что у стюарда Мартынова нет Яра, — ответил я. — Неужели тебе забыли сообщить?
— Я приехала сюда совсем недавно, — ответила Елизавета, — а родилась и получила воспитание у нас в родовом гнезде в Грузинской Губернии. Поэтому местные сплетни мне неизвестны.
— Елизавета, дорогая, — ласково сказал я, — для кого-то это сплетни, а для молодой девицы на выданье, это информация критически важная. Нельзя же княжне выходить замуж за пустышку.
— Да я и не собираюсь! Кому ты нужен-то! — фыркнула фрейлина.
— Так ведь и я тебе о том же, — вздохнул я.
— Матвей, прости меня, я сказала глупость, я не хотела тебя обидеть, — затараторила она, осознав, что её фразу можно расценить как намёк на мою неполноценность из-за отсутствия Яра.
— Да проехали, — ответил я и продолжил рассказ: — как только этот господин понял, что Яра у меня нет, он сразу исчез. Я так понимаю, ты им тоже ничего толком не рассказала.
Елизавета кивнула. Я почувствовал на себе её долгий взгляд.
— Тогда, вероятно, к нам вопросов больше нет. Может быть, только если сами Гуриели захотят что-то выяснить, но, по факту, сильно докучать Мартыновым они не станут: влиятельности не хватит, — рассудил я. — Кстати, твою записку я получил уже после встречи с этим дознавателем…
Елизавета продолжала смотреть на меня своими глазищами. Я уже собрался вежливо поинтересоваться, какого это чёрта она на меня так уставилась, когда навигатор сообщил голосом известной певицы: «Вы на месте».
Мы остановились у входа в ресторан «Воробьяниновъ». Предупредительный валет или, по-другому, лакей, подбежал к тонированной задней двери нашего «Руссо-Балта» и распахнул её, чтобы мы могли выйти. Поскольку мы сидели спереди, нас там, естественно, не оказалось. Пока малый соображал, что делать, мы со смехом самостоятельно вышли из машины.
— Приветствуем вас, хорошего вам вечера! — валет заученно улыбнулся, поймав брошенные мной ключи от машины.
Я обошёл автомобиль и приблизился к Елизавете. Она взяла меня под руку и довольно крепко прижалась ко мне.
Метрдотель, одетый в визитку и полосатые брюки, расплылся в счастливой улыбке, будто не стюард-пустышка пожаловал, а бабушка с гостинцами, и, семеня рядом, что-то говорил про столик.
Когда мы с Елизаветой Георгиевной проходили через зал, я поймал на себе взгляды нескольких дам. Это меня приятно удивило, и я снова почувствовал прилив сил. Я пропустил Елизавету вперёд, что дало мне возможность полюбоваться её видом сзади. Этому способствовало и её обтягивающее платье, и та часть её тела, которая под платьем находилась. Я про попу, простите за уточнение. Я помог сесть даме, затем уселся сам. Фрейлина что-то заказала нам, и мы снова остались наедине.
— Так что же, — вернулась к разговору она, — этот человек пытал тебя, а твой отец и сам князь, и кто там ещё был, просто смотрели?
— Да, — сказал я, — всё именно так и было. Этот человек под личной защитой Его Императорского Величества, так сказал мой дед. А ещё он сказал, что многие князья не прочь выторговать у Его Величества право на расправу с этим господином, в том числе и мой дед. В том числе и за то, что произошло сегодня.
— Понятно, — протянула Елизавета, — а если бы он пытал меня?
— Тогда ему негде было бы спрятаться от моего гнева, — ответил я. А что я ещё мог сказать? — На самом деле,