И под этот шар света тотчас выбежали комедьянты с шарами и обручами, с шарфами и огромными букетами искусственных цветов. Некоторое время они танцевали, перебрасываясь летающими в воздухе предметами, и Таэль следила за ними с живым интересом. У них было много общего, у нее и у этих жонглеров, и многие их трюки тень вполне могла бы проделать ничуть не хуже. А еще она могла бы с успехом работать в кочующей из города в город труппе фокусником или метателем ножа… хотя безопаснее все же жонглером. Изобретательные преступники никогда не заставляют их использовать свое мастерство в грязных делишках.

— Уходим, — шепнул на ухо жене герцог, когда слуги погасили в люстре еще половину свечей и на импровизированную сцену под тревожную музыку вышел фокусник в черном плаще, расшитом странными и загадочными закорючками, казавшимися публике совершенно бессмысленными.

Таэль покорно поднялась и скользнула за ним к скрытой за тяжелыми занавесями боковой двери, бросив на комедьянта быстрый, полный сожаления взгляд. В этом зале он был единственным из мужчин, кого она отлично знала, и его появление на свадебном обеде никак не могло быть случайностью.

Вот только появился фокусник тут слишком поздно, она уже успела согласиться на предложение герцога Крисдано. И хотя Таэль ничего не стоило обмануть свежеиспеченного супруга, она никогда бы так не поступила. Главным правилом тени, когда-то вдолбленным в ее сознание первым наставником и одобренным отцом, был строжайший запрет на нарушение собственных обещаний и клятв. В гильдии теней считалось непростительным проступком забирать данное нанимателю слово и менять собственные решения.

Выбравшись за дверь, Хатгерн собственническим жестом подхватил девушку под руку и решительно повел к той лестнице на второй этаж, которая вела к покоям его лаэйры. Так же уверенно он прошел вместе с женой в ее комнаты мимо охранявшего дверь воина и демонстративно звонко щелкнул засовом.

Таэль этот многозначительный жест ничуть не испугал и не взволновал, внутренне девушка по-прежнему была готова к любому повороту судьбы и восприняла бы его как неизбежные потери. Потому-то лишь чуть искривила в тонкой усмешке губы, когда герцог повел ее через все комнаты прямиком в спальню.

Однако когда Хатгерн равнодушно прошел мимо ниши с кроватью в небольшой коридорчик, из которого вели в разные стороны две двери, одна в туалетную комнату, другая в заставленную шкафами и зеркалами гардеробную, тень внутренне подобралась, как рысь на охоте, почувствовавшая дичь. Это странное поведение молодого мужа явно предвещало какую-то тайну… или подвох.

А герцог уверенно открыл дверь в гардеробную, пропустил туда новобрачную, бесцеремонно сдернул с нее вуаль и пристально вгляделся в безмятежное личико, с которого на него заинтересованно смотрели темно-серые глаза.

— А сейчас вы поклянетесь мне никому не выдавать тайну, которую я намерен вам открыть.

— Клянусь, — твердо объявила Таэльмина, — хотя должна предупредить заранее, в соседних герцогствах имеются люди, отлично осведомленные о существовании в вашем замке потайных ходов. И я в их числе.

— Вот как, — помрачнел герцог, помолчал и ожесточенно добавил: — Значит, мне придется поймать всех остальных. И выдадите их мне вы, дорогая. Вернее, ты, поскольку мы уже находимся в этих покоях больше пяти минут.

— С удовольствием, дорогой, — мило улыбнулась герцогиня и тотчас вздохнула с неподдельным огорчением, — однако того, кто рассказал мне об этих ходах, тебе поймать уже не удастся. Это был граф дэй Азбенд, мой отец. А вот откуда он сам узнал секрет замка, навсегда останется тайной, отец никогда не раскрывал имен своих осведомителей.

— Не останется, — жестко усмехнулся Хатгерн. — Всех осведомителей Рингольда я уже поймал и теперь точно знаю, какой вопрос задам им завтра. Иди сюда, дорогая, и смотри внимательно, — он взялся рукой за резную шишечку, выступавшую на раме большого, в человеческий рост, зеркала, — три раза крутнешь по пол-оборота влево, потом нажмешь вот этот завиток, и сразу же толкни вбок.

Зеркало мягко, как по маслу, отъехало в сторону, открывая тесный темный проход, больше похожий на чуланчик, в глубине которого виднелись каменные ступени спрятанной в стене узкой лестницы. Герцог снял со стены подсвечник с горящими свечами, вступил в этот чулан, обернулся и насмешливо посмотрел на застывшую всего в шаге от него жену.

— Можешь умыться и переодеться, через полчаса возьмешь свечу и придешь на третий этаж, мои покои точно над твоими. Жду.

И нажал торчащий из стены рычаг, задвигая зеркало на место.

— Все поняла, — доставая из шкафа халат из темновишневого шелка и нарядную ночную рубашку, вежливо улыбнулась зеркалу Таэль и отправилась переодеваться в туалетную комнату.

Поднимаясь по ступенькам, Хатгерн по привычке пытался разобраться во впечатлении, которое осталось у него после более близкого знакомства с тенью. Называть женой, даже про себя, совершенно незнакомую девушку герцогу не хотелось совсем, хотя он прекрасно понимал, что во всеуслышание это придется делать каждый день и неоднократно.

Но ведь смешно лгать самому себе? И пусть все вокруг считают, будто Харн до сих пор не женился лишь из-за интересов герцогства и обещания, данного покойному отцу. Однако на самом деле все было совершенно иначе, намного проще и одновременно сложнее. Хатгерну хотелось невозможного. Жениться на девушке, подобающей ему по статусу, и одновременно найти ту, которая не заставит его искать других женщин для утешения души и тела. Повторить судьбу отца Хатгерн не желал абсолютно.

Старый герцог Крисдано, на старости лет взявший в лаэйры смазливую вдову с ребенком, получил в результате своего неосмотрительного поступка развал семьи. И хотя вовсе не испытывал но этому поводу никакого сожаления, ну, по крайней мере, ничем не показал этого наследнику, но не мог не понимать, как и все вокруг, какая судьба ожидает и его возлюбленную и приемную дочь после его кончины.

Потому-то, едва тяжелый и неизлечимый недуг свалил старика в постель, он вызвал Хатгерна и взял с того клятву сначала определить сводную сестренку, а лишь затем жениться самому. С тех пор прошло три года, и Бретта из угловатого подростка превратилась в миленькую девицу, почему-то твердо уверенную, что названый брат обязан непременно взять ее в старшие жены.

Несколько раз Хатгерн пытался объясниться и с нею самой и с ее матерью, и каждый раз все высказанные им разумные доводы напрочь тонули в лавине слез, упреков и обид, которую эти двое обрушивали на него со все сметающей яростью.

Одно время, после своего возвращения с войны, развязанной сумасбродным Рингольдом, науськанным жадным и завистливым Люфреном и поддержанной лукавым герцогом Юверсано, Харн был уверен, что навсегда отделался от приставучей Бретты. Да и все его соглядатаи и телохранители в один голос заявляли о ее любовной связи с Лархоем. Клялись, что своими глазами видели, как сумасбродная девчонка по утрам выпускала его младшего братца из своих комнат.