Это действительно была она — главная героиня ее уничтоженного «Безумия», талантливая актриса, которая после триумфа и оглушительного провала этой ленты канула в небытие. А точнее — пережила массу жизненных коллизий, достойных отдельного сценария. До Лизы доходили слухи о ее бурном романе с известным режиссером, о его трагической смерти, в которой ее обвиняли и даже на год отправили в исправительно-трудовую колонию, и о том, что она спивается. Три года наложили отпечаток на ее внешность, походку и манеру поведения, но жест, которым она поправила прическу, остался тем же — элегантным, будто бы не было ни этих лет, ни сатиновой униформы, ни кирзовых сапог.

Актриса (Лиза называла ее по имени-отчеству — Анастасия Юрьевна) оглядела небольшой зал и безошибочно направилась к ее столику. Лиза поднялась ей навстречу, они молча обнялись на глазах удивленной публики и постояли так немного, пока трогательная минута встречи не превратилась в паузу некоторой неловкости. Они сели за стол.

— Ты совсем не изменилась, дорогуша! — воскликнула актриса. — Что двадцать пять, что двадцать восемь — в эти годы женщина может выглядеть одинаково. А вот тридцать пять и тридцать восемь! Да если их провести так, как… Тут уже пропасть. И, ради Бога, без комплиментов! Мне сейчас все делают комплименты, будто я не из тюряги, а из косметического салона вышла.

Она, как и раньше, говорила много, почти не слушая собеседника. Лизу это поразило еще на съемках: другие напряжены, повторяют роль, вживаются в образ или напряженно молчат, а эта словно выплескивает из себя все лишнее, как воду из банки с маслом.

С детства Лиза знала ее по фильмам и театру — играла она в основном принцесс в детских сказках, нежных чеховских героинь и «арбузовских» максималисток. Милая курносость, аккуратное кругленькое личико, брови-стрелочки и — грация во всех движениях… Когда Лиза поступала в театральный, афиши с ее портретами уже висели в городе. С первого раза поступить Лизе не удалось, и она устроилась в театр костюмером. По утрам, когда артистов еще не было, она примеряла костюмы и вертелась перед зеркалом. В один из таких моментов двери костюмерной неожиданно отворились и вошла она. Тогда она уже перестала быть нежным ангелом и, как поговаривали, тихо спивалась после смерти трехлетнего сына, оставаясь при этом фигурой романтичной — эдакой падшей Офелией с тем же круглым личиком и нежным (скорее — лихорадочным) румянцем на щеках. Она вошла неслышно и остановилась перед Лизой.

— Какое золото тускнеет в костюмершах! Надо же… — сказала она, беззастенчиво пожирая Лизу глазами. — Ты именно такая, какой я всегда мечтала быть, — «в угль все обращающая»!

— А вы такая, какой мечтаю быть я! — не растерялась Лиза.

— Ты меня знаешь?

— В кино видела и на сцене… — Ей вдруг стало любопытно и неловко: женщина, стоявшая перед ней, была необычайно красива, недосягаема. Многие называли ее гениальной.

А потом были годы учебы и съемки «Безумия». То, что играть будет именно Анастасия, у Лизы не вызывало никаких сомнений. И эта странная роль стала ее лучшей работой в кино. Лучшей и последней.

— Ты пьешь или — ангел? — прервала ее воспоминания актриса. — Угостишь?

Лиза подошла к стойке и заказала коньяк. Лицо актрисы сразу же оживилось, заиграло румянцем. Она выпила залпом. Лизе стало грустно.

— Ты что-то делаешь сейчас? — спросила Анастасия Юрьевна.

— Нет. Я осталась на кафедре. Работаю.

— Ну и молодец. Ну и правильно, — почему-то обрадовалась собеседница. — Целее будешь. Таким, как ты, лучше сидеть тихо, как мышка… — Актриса неточным движением поднесла палец к губам, и Лиза с ужасом поняла, что ей хватило бы и наперстка, чтобы опьянеть. — Скушают тебя, ох, скушают. Не завистники, так мужики. Но знаешь, что я тебе скажу — не давай себя сломать. Гнуться — можешь, а вот так, чтобы надвое, да еще и с треском, — нет. Не то время для таких, как мы, не то… Я вот родилась «Настасьей Филипповной», а что вижу: мелочь, дрязги, ручонки потные. Ты когда-нибудь сними что-то по Достоевскому, а? Не сейчас, а когда-нибудь. Я у тебя хоть стол обеденный готова сыграть. Обещаешь?

— Конечно, Анастасия Юрьевна. Только когда это будет…

— Ну вот когда будет, тогда и позовешь… — Тон ее стал агрессивным. — А не будет — туда тебе и дорога. Значит, родилась ты костюмершей, костюмершей и умрешь! Давай еще выпьем, если денег не жалко, конечно…

Лиза заказала ей еще коньяку.

— Теперь уходи! — сказала актриса, уставившись на рюмку.

— Простите меня… — сказала Лиза.

— За что это? — вскинула глаза Анастасия, — Я, может, у тебя только и сыграла по-настоящему. За это и сдохнуть не жалко. Но я не сдохну. Ну все, иди, иди. Я злая становлюсь, когда выпью.

Лиза поднялась. На пороге оглянулась. Актриса сидела, склонив голову, скрестив еще стройные ноги в грубоватых чулках. Лиза заметила, как по одному из них побежала «стрелка». И эта «стрелка» как будто прошила насквозь и ее сердце.

3

Мама привела Лику немного раньше. Девочка сидела на ковре и сосредоточенно рисовала что-то на листке бумаги, приговаривая: «Пля-пля». Лиза знала, что в переводе это означает — «писать». Лиза тихонько остановилась в дверях. Она смотрела на круглую пушистую голову с мягкими, как у птички, волосами. Они топорщились в разные стороны, обнажая тонкую шейку с темной ложбинкой посредине. Голова девочки была наклонена, и это подчеркивало пухлую щечку, из-за которой почти не был виден крохотный нос. Зато были хороши длинные и по-кукольному загнутые кверху ресницы. Девочка сосредоточенно водила карандашом по бумаге и изредка вздыхала от напряжения. Лиза окликнула ее. Девочка обернулась, и ее лицо расплылось в неполнозубую улыбку. Лиза не могла решить, хороша ли она. Черты лица были мелкими: крохотный нос-кнопка, четко очерченный маленький рот, голубые глаза… Крупные щеки и высокий лоб, окруженный кудряшками, делали голову непропорционально большой. С минуту они смотрели друг на друга, наконец Лика наморщила лоб, пояснила: «Пля-пля!» — и снова принялась за прерванное занятие. Она «писала».

Лиза понимающе кивнула…

Денис

1

…Она так внезапно уехала из пансионата, раньше положенного срока, почти тайком. Когда я узнал об этом, на меня навалилась пустота. Такое было ощущение, что потерял какой-то важный орган. Я казался себе бабочкой-капустницей с оторванным крылом. Трепыхаясь, я пытался взлететь, но только смешно и отчаянно барахтался в пыли. Неужели так будет всегда, в отчаянии думал я. Лес больше ничем не привлекал меня. Я стал скучен для своих товарищей и старался держаться от них подальше. Еле дождался конца срока и первым утренним автобусом отправился в город, чтобы сесть на любой поезд, идущий домой. Я надеялся, что она позвонит мне (я оставил ей номер телефона, так как свой она не дала), и неделю до начала занятий тупо просидел дома. По ночам я смотрел на луну — такую круглую и ровную, как поверхность зеркала. Видел, как она поднимается над кронами деревьев и домами, плывет по небу и медленно растворяется в сереющей дымке рассвета. Сколько таких лун пройдет по небу, пока мои надежды оправдаются? Ответа не было. А искать ее в институте я боялся.